Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Кондуктора торопили пассажиров и со стуком захлопывали двери вагонов.

- Прощай, Цеся!

Панна Цецилия, высунувшись из окна, повторила:

- Существует, Мадзя, верь!

Звонок, свисток - и... поезд тронулся.

- Прощай, Цеся! - еще раз крикнула Мадзя.

- Существует! Существует! - отвечал ей нежный голос, заглушаемый стуком колес.

- "Да-да! Существуют только фосфор, жиры, железо и - небытие! - думала Мадзя. - Но не все ли равно, что будет там! Хоть бы изведать счастье в этой жизни!"

На следующий день, в ту самую минуту, когда Мадзя подумала, что бы это могло приключиться с паном Казимежем, явился он сам. Ровно в шесть вечера постучался в дверь и, робко поздоровавшись, преподнес Мадзе розу, на этот раз алую.

Мадзя покраснела, только теперь заметив, что на столике еще стоит первая роза, уже увядшая. Та была бело-розовая. Осмелься кто другой дарить Мадзе розы такого символического цвета, она бы, пожалуй, порвала с ним. Но пану Казимежу Мадзя вполне доверяла.

"Что-то дальше будет?" - с любопытством подумала она, смеясь в душе.

Мадзя была убеждена, что это какая-то невинная и поэтическая игра. Разве не заменила она пану Казимежу сестру и мать? Ей казалось, что об этом ее решении заменить ему сестру и мать должен знать весь мир и, в первую очередь, он сам.

- А я думала, вы уехали из Варшавы, - сказала Мадзя.

У пана Казимежа чуть дрогнули губы: значит, о нем здесь думали!

- Нет, - возразил он, - вы предполагали другое: что я бросил банк.

Мадзя с изумлением взглянула на него.

- Откуда вы знаете?

- В некоторых случаях жизни в нас пробуждается дар ясновидения, ответил пан Казимеж, глядя в сторону. - Но успокойтесь, я не бросил банк. Мне открылась там новая область для наблюдений, новый мир! И порой мне кажется, что судьба лишь для видимости сделала меня конторщиком, как Фурье торговым агентом, а в действительности направила меня как раз на тот путь, который всегда был моим призванием.

Мадзя слушала его с увлечением. Это был уже не просто мужчина, который интересовал ее, это был гений, пробужденный, увы, не ею.

Из ее груди вырвался затаенный вздох; пан Казимеж, продолжая говорить, придвинулся к Мадзе так близко, что касался ее платья.

- Поступив на работу в банк, я очутился, как сказали бы поэты, у самого источника земных горестей, в лаборатории, где выращиваются микробы болезней современного общества. Представьте себе, что благодаря связям с заграницей и телеграфу мой принципал узнает о понижении или повышении ценных бумаг на десять - двадцать часов раньше, чем прочие смертные. Это дает ему возможность одни бумаги с выгодой покупать, а другие - с выгодой, или по крайней мере без убытка, продавать всяким беднякам или простакам, не получающим телеграмм из-за границы. К тому же в другой конторе моего принципала, как рой мух в мясном ряду, кишмя кишат ростовщики, скупщики зерна, леса, водки, сахара, а также множество неопределенных личностей, среди которых можно увидеть и пана Згерского. Все эти люди как будто бы действуют самостоятельно, на свой страх и риск, а на деле они всего лишь агенты нашего банка. По нашей указке они покупают и продают зерно, шерсть, дома, участки, наследственные капиталы - все, что угодно. Меня ничуть не удивило бы, если бы в нашей конторе торговали женщинами для турецких гаремов или рабами для южно-американских плантаторов. Все, что можно купить, продать, нанять или дать взаймы, должно здесь приносить барыши, и немалые.

При этих словах пан Казимеж осторожно взял руку Мадзи, с изумлением слушавшей его рассказ.

- Этот банкир, должно быть, способный человек, - заметила девушка. Вот он и извлекает выгоду из своих незаурядных способностей.

- О нет, панна Магдалена, ему вовсе не надо быть способным. Он наживается на том, что в его банке собираются глупцы, чьи карманы опустошают негодяи. Банк этот похож на лес, куда заманивают дичь и свистом зазывают гончих, а потом дают знак охотникам. Охотники бьют зайцев и глухарей, собакам достаются объедки, а мой принципал собирает пошлину - с дичи за лес, с охотников за право охотиться, да еще кое-что урвет от объедков, брошенных гончим. Это и называется ворочать большими делами. И с этого начну свою деятельность я, - с жаром прибавил он, - как реформатор общества.

Мадзя смотрела на него с восхищением, не смея высвободить руку, которую пан Казимеж сжимал все нежней.

- В нашем банке, - продолжал он, - мое внимание привлекла еще одна социальная проблема. В самых дальних комнатушках у нас работают несколько женщин. Они что-то клеят, пишут, отправляют, считают... Впрочем, я не знаю толком, что они делают. И вот любопытный факт. Наши сотрудницы, как рассказали мне старшие чиновники, раньше всех приходят в контору и позже всех уходят, трудятся, как муравьи, аккуратны, безропотны - словом, образцовые служащие. А получают куда меньше, чем мужчины, служившие прежде на их должности; вместо тридцати рублей им платят пятнадцать, вместо сорока - двадцать.

- Какая несправедливость! - воскликнула Мадзя.

- Когда-нибудь я поставлю перед обществом и этот вопрос, покажу всем, как эксплуатируют, обижают и обкрадывают женщин...

- И до сих пор никто не обратил на это внимания? - возмутилась Мадзя.

Пан Казимеж замялся и скромно опустил глаза.

- Гм, в Европе уже поговаривают о банковских махинациях, да и об эксплуатации женщин...

- Ну конечно, это Милль писал о порабощении женщин, - вставила Мадзя.

- Но у нас никому и в голову не приходит...

- Да, пожалуй! Панна Говард часто говорит об этом. Вам непременно надо поближе познакомиться с ней. Она как раз занимается вопросом о несправедливом отношении к женщинам.

Вместо ответа пан Казимеж осторожно коснулся коленом платья Мадзи, но платье, а вместе с ним и рука тут же отодвинулись.

Это не обескуражило пана Казимежа; он знал, что в таких случаях грубым насилием можно все испортить, а деликатной настойчивостью - всего добиться. Женщина подобна морскому берегу: вода размывает его пядь за пядью, мягко касаясь и отступая с тем, чтобы снова вернуться.

- Очень рада, - холодно произнесла Мадзя, - что служба в банке так увлекает вас. Воображаю, как счастлива была бы ваша матушка, если бы могла послушать ваш интересный рассказ.

"Какая холодность! Вот уж и мама выплыла на сцену! - подумал пан Казимеж. - Остается пожалеть, что бедняжка еще не может сослаться на честь мужа и на свою супружескую верность!"

- Очень, очень рада! - повторила Мадзя, которую начинало беспокоить молчание пана Казимежа.

Она нервно поднялась с дивана и выглянула в окно.

- Солнце уже заходит, - сказала она. - Как быстро летит время!

Это было намеком, и весьма прозрачным. Но пан Казимеж, ничуть не огорченный словами Мадзи, любовался ее сверкающими глазами и разрумянившимся личиком. Наконец он все же встал и пожелал ей спокойной ночи.