Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

С этими словами разъяренная панна Иоанна вышла в коридор, демонстративно уходя от Мадзи.

- Ты и со мной не хочешь проститься? - спросила Мадзя.

- Все вы дуры, - крикнула панна Иоанна и разразилась слезами.

Она опрометью бросилась бежать по коридору и исчезла на боковой лестнице, откуда донеслись ее судорожные рыдания.

В пять часов пополудни в канцелярии пансиона, на третьем этаже, должен был состояться ежемесячный совет. Учителя уже собрались, а пани Ляттер все не появлялась, и панна Говард шепнула Мадзе, чтобы та напомнила начальнице о совете.

Сбежав на второй этаж и войдя в кабинет, Мадзя не обнаружила там пани Ляттер. Она заглянула в смежные комнаты и наткнулась на пана Казимежа. Он был возбужден и красив.

- Что, пани Ляттер нет? - спросила, смутившись, Мадзя.

- Мама пошла на совет, - ответил пан Казимеж. Видя, что Мадзя покраснела и хочет уйти, он схватил ее за руку и сказал: - Погодите минутку, панна Магдалена, я хочу поговорить с вами. Вам ведь не надо идти на совет.

Мадзя так перепугалась, что слова не могла вымолвить. Она боялась пана Казимежа, но не могла противиться его желанию.

- Панна Магдалена, я хочу поговорить с вами о маме...

- Ах, вот что! - Мадзя вздохнула с облегчением.

- Присядьте, панна Магдалена.

Она присела, робко глядя ему в глаза.

- У меня к вам две просьбы. Исполните ли вы их? Не пугайтесь: обе они касаются моей мамы.

- Для пани Ляттер я все готова сделать, - прошептала Мадзя.

- Но не для ее сына, - прервал ее Казимеж с горькой улыбкой. - Впрочем, не будем говорить обо мне, - прибавил он. - Обратили ли вы внимание, что в последнее время мама стала очень нервна?

- Мы все это заметили, - ответила она после минутного колебания.

- Одно из двух: либо маму угнетают какие-то заботы, о которых я не знаю, либо... ей грозит тяжелая болезнь, - закончил он, понизив голос и закрыв рукой лицо. - Что вы об этом думаете? - внезапно спросил он.

- Я думаю, это, пожалуй, заботы...

- Но какие? Выбыло несколько учениц, так ведь для пансиона это ровно ничего не значит. Тогда что же?.. Элена уехала за границу, и за нее маме не надо беспокоиться. Она не пропадет! - с улыбкой воскликнул он. - Что же тогда остается? Уж не я ли?.. Но я тоже готов уехать и не знаю, почему мама оттягивает мой отъезд.

Мадзя потупилась.

- Нет, серьезно, меня очень беспокоит состояние мамы, - продолжал пан Казимеж не озабоченным, а скорее недовольным тоном. - Даже со мною она стала нервна, а о лечении не дает и заикнуться. Притом с нею происходит какая-то перемена. Сколько помню себя, она всегда поощряла меня в моем стремлении добиться высокого положения в обществе, ну, я и делаю карьеру, у меня есть связи. Между тем сегодня, когда мне надо ехать, мама разразилась такой филиппикой о труде и своем куске хлеба, что я просто испугался. Но больше всего меня беспокоит то, что мораль она читала насмешливым тоном, была как-то возбуждена, смеялась... Не заметили ли вы каких-нибудь перемен в маминых привычках? Не кажется ли вам, например, что мама... что мама... злоупотребляет эфиром? Иногда она прибегает к эфиру, чтобы унять приступы невралгии. Вообще я ничего не понимаю!

Жестом, полным отчаяния, он схватился за голову, но лицо его выражало только недовольство.

- Пожалуйста, никому не говорите об эфире, быть может, я ошибаюсь. Но, прошу вас, панна Магдалена, обратите внимание на маму, - прибавил он, взяв девушку за руку и просительно глядя ей в глаза. - Я считаю вас самым близким человеком нашей семьи, как бы второй дочерью мамы. Если вы что-нибудь заметите, сообщите мне, где бы я в это время ни находился: здесь ли, или за границей. Вы сделаете это? - спросил он печально и нежно.

- Да, - тихо ответила Мадзя, которую в трепет приводили звуки голоса пана Казимежа.

- А теперь еще одна просьба. Напишите Эленке письмо в таком духе, что мама раздражена, что в пансионе дела идут плохо. Прибавьте еще в шутливом тоне, что в Варшаве много болтают об ее шалостях и кокетстве. Ну и девушка, скажу я вам! Хочет понравиться Сольскому, а кружит головы другим! Хороший способ, но не со всяким. Сольский слишком блестящая партия, и не стоит отпугивать его легкомысленным поведением.

Мадзя с беспокойством смотрела на пана Казимежа. Ей вспомнились опасения Ады.

- Так вы выполните мою просьбу? Ради моей матери, панна Магдалена, говорил пан Казимеж.

- Да. Но я не могу писать Эле о пане Сольском.

Гримаса нетерпения пробежала по красивому лицу пана Казимежа, но тотчас пропала.

- Ладно, бог с ним, с Сольским, - сказал он. - А мне вы будете писать за границу о здоровье мамы?

- Напишу, если случится что-нибудь серьезное.

- Только в этом случае? Что ж, ничего не поделаешь, спасибо и на том.

Он снова взял руку Мадзи и, заглядывая девушке в глаза, приник к ее руке в долгом поцелуе.

Мадзя затрепетала, но не в силах была отнять руку. Пан Казимеж снова и снова целовал эту руку, и поцелуи были все более долгими и страстными. Но когда он взял другую руку, девушка вырвала обе.

- Это лишнее, - сказала она с возмущением. - Когда речь идет о здоровье пани Ляттер, я могу написать даже вам...

- Даже мне! - вскочив со стула, повторил пан Казимеж. - О, как вы безжалостны! Однако вы должны признаться, что я выиграл пари, - прибавил он с усмешкой, - я поцеловал вашу ручку, правда, на несколько месяцев позже, чем бился об заклад...

Теперь Мадзя вспомнила, как они спорили в октябре, в присутствии Эленки.

- Ах! - воскликнула она изменившимся голосом. - Так вы поэтому разговаривали со мной о своей матери? Это остроумно, но... не знаю, благородно ли...

Мадзя не могла удержаться, и по лицу ее покатились слезы.

Она хотела уйти, но пан Казимеж загородил ей дорогу.

- Панна Магдалена, - с улыбкой сказал он, - ради бога, не сердитесь на меня! Разве в моем поступке не чувствуется юмор висельника, шутка человека, который впал в отчаяние? Я не могу объяснить вам, что со мною творится. Я боюсь, что с мамой или с Элей случится какая-то катастрофа, и я так несчастен, что смеюсь уже над самим собою. Ведь вы простите меня, правда? Я вас считаю своей второй сестрой, вы лучше и умнее моей родной сестры... А братья, знаете, любят иногда приставать к сестрам... Ну, вы не сердитесь? Вы пожалеете меня хоть немножко? Забудете о моем безумстве? Да?..

- Да, - прошептала Мадзя.

Он снова схватил ее руку, но Мадзя вырвалась и убежала.

Пан Казимеж остался один посреди комнаты.

"Девочка с темпераментом, - подумал он, прижав палец к губам. Странный народ эти девчонки. У каждой шельмочки своя повадка! Жаль, что надо уезжать... Ну, да ведь не навечно".

Мадзя побежала в дортуар, спряталась за ширмой и весь вечер пролежала, зарывшись лицом в подушки. Когда пришли ученицы и стали допытываться, что с нею, лицо у Мадзи пылало, глаза горели, она жаловалась на сильную головную боль. Девушка не понимала, что с нею творится: она была оскорблена, смущена, но счастлива.