Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Я тебя не понимаю.

- Видите ли, мама, - продолжал он уже смелее, - знакомства в Берлине или в Вене у меня будут не студенческие, а светские. Ясно, что пользы для меня от них будет больше; но я должен зарекомендовать себя как человек светский.

Пани Ляттер устремила на сына испытующий взгляд.

- У тебя долги? - спросила она внезапно.

- Никаких, - ответил он в замешательстве.

- Даешь слово?

- Даю слово, - крикнул он, ударив себя в грудь.

- Стало быть, тысяча триста рублей тебе нужны только для того, чтобы завязать за границей связи?

- Да, связи, которые обеспечат мне приличную службу...

Пани Ляттер минуту колебалась.

- Что ж! - сказала она. - Ты победил! Я дам тебе тысячу триста рублей.

- О, мамочка! - воскликнул он, снова падая на колени. - Это уже последняя помощь...

- Безусловно, последняя, потому что... у меня ничего для тебя больше не останется.

- А Эля с Сольским? - игриво спросил он, все еще не поднимаясь с колен.

- Ах вот как, ты рассчитываешь на Элю? Желаю тебе не обмануться в своих надеждах, а мне пожелай не обмануться в тебе.

Пан Казимеж встал, а мать продолжала властным тоном:

- Помни, Казик, жалея тебя, я не стану тебя посвящать во всякие неприятные дела, все равно ты мне не поможешь, а энергию тебе надо сохранить для себя. Но повторяю: помни, если ты меня на этот раз обманешь, то причинишь мне страшную боль и порвешь многие нити, которые соединяют нас с тобой. Помни, ты перестал быть ребенком даже для матери и должен теперь считаться с нею, почти как с чужим человеком... Я ведь очень... очень несчастна!

Сын заключил ее в объятия и старался успокоить поцелуями. Он посидел еще около часа и оставил мать немного повеселевшей.

Однако, уходя от нее, он думал:

"Странное дело: иногда мне кажется, что мать стала другим, действительно чужим человеком. Как эти женщины переменчивы! Даже матери. И все из-за денег! Хоть бы уж Эля, черт побери, вышла замуж, что ли!"

Глава двадцать третья

Снова прощание

Спустя несколько дней, в полдень, пан Казимеж, одетый по дорожному, прощался с матерью. Между ними чувствовалась какая-то натянутость, недоговоренность.

Это было естественно: пан Казимеж с беспокойством ждал, когда мать вручит ему деньги, а в душу матери уже закрадывалось сомнение в том, употребит ли на дело сын эти деньги. Мать уже не доверяла ему.

- Итак, сегодня ты уезжаешь, - сказала она, глядя сыну прямо в глаза.

- Через час, - ответил он. - Сегодня мы с молодым Гольдвассером уезжаем к нему в деревню, а оттуда в Берлин. Их имение, Злоте Воды, лежит верстах в двух от станции.

Пани Ляттер прислушивалась не столько к речам сына, сколько к самому тону их. Так механик прислушивается к гулу машины, чтобы узнать, что в ней испортилось.

- С Гольдвассером? - переспросила она, выходя из задумчивости. - Ты ведь должен был ехать с графом Тучинским. Откуда взялся этот Гольдвассер?

Этот вопрос рассердил пана Казимежа, однако он постарался не подать виду.

- Вы допрашиваете меня, мама, так, точно не доверяете мне, - проговорил он. - С Тучинским мы встретимся в Берлине, а с Гольдвассером я еду потому, что он мне нужен. Прежде всего я куплю у его отца аккредитив, потому что с такими деньгами путешествовать опасно.

- Это хорошо, что ты купишь аккредитив, но к чему тебе эти новые связи?

Пан Казимеж весело рассмеялся и начал целовать пани Ляттер.

- Ах! - воскликнул он. - В вас, мамочка, все еще живет шляхтянка! С графами вы миритесь, а связи с банкирами вас коробят. Меж тем для меня и графы и банкиры лишь средства для достижения цели. Аристократия даст мне славу, банкиры дадут доходы, но настоящее положение дадут мне только массы, демократия. Там мои идеалы, тут - ступени, ведущие к ним.

Пани Ляттер посмотрела на него с удивлением.

"Неужели он, - подумала мать, - и в самом деле к чему-то стремится? У него есть цель, планы, энергия, и уж конечно он никак не ниже Котовского".

Сердце ее затрепетало. Она поцеловала сына в лоб и прошептала:

- Сын мой, дорогое мое дитя! Когда я слушаю тебя, я не могу не верить тебе и не любить тебя. Ах, если бы все-таки ты, не таясь, рассказал мне обо всем.

- Извольте. Что вы хотите знать?

- Есть ли... есть ли у тебя какие-нибудь обязательства по отношению к Иоанне?

Пан Казимеж со смехом поднял руки.

- Ха-ха-ха! У меня по отношению к Иоасе? Но ведь она сейчас кружит голову старику, у которого доходный дом, ему-то, а вовсе не мне, она хочет навязать обязательства!

Пани Ляттер смутилась, но и обрадовалась.

- А теперь скажи, только откровенно: есть у тебя долги?

- Ну, у кого же их нет! - возразил он. - Есть и у меня небольшие, но я их сегодня же отдам.

- Ты был должен Згерскому?

- Что? - в замешательстве воскликнул пан Казимеж. - Так эта скотина сказал вам.

- Не говори так о нем, - прервала пани Ляттер сына. - Он ведь сказал мне, что ты вернул все деньги. Но не должен ли ты еще ему или кому-нибудь другому?

- Может, и должен, только, право, не знаю сколько. Так, пустяки.

- Никаких крупных долгов нет? - допытывалась пани Ляттер, пристально глядя на сына. - Я ведь, сынок, всегда боялась, как бы вы не стали делать долги. Если бы ты знал, как они тяготят меня самое...

- У вас, мамочка, есть долги? - удивился пан Казимеж.

- Не будем говорить об этом. Я делаю их по необходимости и возвращаю. Ведь сразу же после основания пансиона мне пришлось выкупить одни векселя, вернуть деньги, взятые в долг, кажется, для того, чтобы промотать их. Ах, Казик, если бы ты знал, в какую трудную минуту свалился на меня этот неожиданный долг! Всего каких-нибудь восемьсот рублей, но чего мне стоило тогда вернуть их. Я думала, пропаду с вами. К счастью, судьба послала мне добрых людей. Но с этих пор я ужасно боюсь неожиданных долгов.

- Уж не пан ли Ляттер устроил вам это, мама? - сурово спросил пан Казимеж. - Кстати, что с ним?

- С ним, наверно, все уже кончено. Не будем говорить о нем, - ответила пани Ляттер. - Ты уж извини меня, Казик! - прибавила она удивительно нежным голосом. - Если уж говорить начистоту, то я, признаться сказать, страшно боялась...

- Чего, мамочка?

- Как бы у тебя не оказалось долгов, которые после твоего отъезда свалились бы на меня.

- Но, мама, мамочка, можно ли подозревать меня в этом?

Пани Ляттер плакала и смеялась.

- Стало быть, я могу не бояться никаких неожиданностей? - проговорила она. - Ты в этом уверен?

- Клянусь, мама! - воскликнул он, падая перед ней на колени. - Есть у меня маленькие грешки, возможно, я слишком много гулял, возможно, слишком много тратил денег. Но долги платить вам за меня не придется, нет, нет!

Пани Ляттер обняла за шею сына, стоявшего перед ней на коленях.

- Тогда поезжай, - проговорила она сквозь слезы. - Поезжай, отличись, покажи людям, на что ты способен. О Казик, если любовь и благословение матери чего-нибудь стоят, ты должен быть счастливейшим человеком в мире, ты не знаешь, как я люблю тебя и сколько благословений...