Болеслав Прус - Кукла

Лошади тронулись, экипаж покатился к Уяздовским Аллеям.

Домой пан Томаш ехал словно в дурмане. Жары он не ощущал, только общую слабость и шум в ушах. Минутами ему казалось, что не то он одним глазом видит не совсем так, как другим, не то обоими видит хуже обычного. Он откинулся в угол кареты и при каждом толчке покачивался, как пьяный.

Мысли и ощущения как-то странно путались в голове. То он воображал, что опутан сетью интриг, от которых спасти его может только Вокульский. То ему казалось, что он тяжело болен и только Вокульский сумел бы его выходить. То чудилось, будто он умирает, оставляя разоренную, всеми покинутую дочь, о которой позаботиться мог бы только Вокульский. И, наконец, ему пришло в голову, что хорошо бы иметь собственный экипаж с таким легким ходом и что, попроси он Вокульского, тот бы, наверное, подарил ему свой.

- Ужасная жара! - пробормотал пан Томаш.

Лошади остановились у подъезда, пан Томаш вылез и, даже не кивнув кучеру, пошел наверх. Он с трудом волочил отяжелевшие ноги и, едва очутившись у себя в кабинете, упал в кресло и как был, в шляпе, не шевелясь просидел несколько минут, к величайшему изумлению слуги, который счел нужным позвать барышню.

- Видно, дело кончилось неплохо, - сказал он панне Изабелле, - потому что его милость... как будто немножко... того...

Весь день панна Изабелла держалась с напускным равнодушием, однако на самом деле с величайшим нетерпением поджидала отца, чтобы узнать о результате торгов. Она пошла к нему в кабинет, ускорив шаги лишь настолько, насколько это допускали правила приличия. Панна Ленцкая всегда помнила, что девушке с ее именем не подобает проявлять свои чувства даже по поводу банкротства. И все же, как она ни владела собою, Миколай (по ее яркому румянцу) заметил, что она волнуется, и еще раз вполголоса сказал:

- Ну, наверное, хорошо кончилось, оттого его милость и... того...

Панна Изабелла нахмурила свой прекрасный лоб и захлопнула за собою дверь кабинета. Отец все еще сидел, не снявши шляпы.

- Что же, отец? - спросила она, с некоторой брезгливостью глядя на его красные глаза.

- Несчастие... разорение! - отвечал пан Томаш, с трудом снимая шляпу. Я потерял тридцать тысяч рублей.

Панна Изабелла побледнела и опустилась на кожаный диванчик.

- Подлый еврей, ростовщик, запугал конкурентов, подкупил адвоката и...

- Значит, у нас уже ничего нет? - чуть слышно спросила она.

- Как это - ничего? У нас осталось тридцать тысяч, и на них мы получим десять тысяч процентов... Славный человек этот Вокульский! Я еще не видывал подобного благородства. А если б ты знала, как он сегодня ухаживал за мной!..

- Ухаживал? Почему?

- Со мной случился небольшой припадок из-за жары и раздражения...

- Какой припадок?

- Кровь бросилась мне в голову... но теперь уже прошло... Подлый еврей! Ну, а Вокульский, говорю тебе, это не человек, а ангел... - И он расплакался.

- Папа, что с тобой? Я пошлю за доктором!.. - вскрикнула панна Изабелла, опускаясь на колени перед креслом.

- Ничего... ничего... не волнуйся... Я только подумал, что если бы мне пришлось умереть, ты могла бы положиться только на одного Вокульского...

- Не понимаю...

- Ты хотела сказать, что не узнаешь меня, не правда ли? Тебе странно, что я мог бы вверить твою судьбу купцу? Видишь ли... когда в беде одни ополчились против нас, а другие отошли в сторону, только он поспешил нам на помощь и, может быть, даже спас мне жизнь... Нам, людям апоплексического сложения, случается, заглядывает смерть в глаза... И вот, когда он приводил меня в чувство, я подумал: кто же еще так участливо может позаботиться о тебе? Ведь не Иоася и не Гортензия, да и никто другой... Только богатым сиротам легко найти опекунов.

Панна Изабелла, заметив, что отцу стало лучше, встала с колен и опять села на диванчик.

- Скажи, папа, какую же роль ты предназначаешь этому господину? холодно спросила она.

- Роль? - переспросил он, пристально вглядываясь в ее лицо. - Роль... советчика... друга дома... опекуна... Опекуна над тем капитальцем, который достанется тебе, если...

- О, с этой стороны я уже давно его оценила. Это человек энергичный и преданный нам... Впрочем, все это неважно, - прибавила она, помолчав. - Что с домом, папа?

- Я ведь сказал. Еврей, гадина, дал девяносто тысяч, так что нам осталось всего тридцать. Но поскольку Вокульский - честная душа! - будет выплачивать с этой суммы десять тысяч... Тридцать три процента, вообрази!

- Как тридцать три? - прервала панна Изабелла. - Десять тысяч - это десять процентов.

- Какое там! Десять от тридцати - значит тридцать три процента. Ведь "процент" значит "pro centum" - сотая доля, понимаешь?

- Не понимаю, - ответила панна Изабелла, тряхнув головой. - Я понимаю, что десять - это десять; но если на купеческом языке десять называется тридцать три, пусть будет так.

- Вижу, что не поняла. Объяснил бы тебе, да что-то очень уж устал, поспать бы немного...

- Не послать ли за доктором? - спросила панна Изабелла, вставая.

- Боже упаси! - воскликнул пан Томаш и замахал руками. - Только начни водиться с докторами - и сразу отправишься на тот свет...

Панна Изабелла не настаивала; она поцеловала отца в руку и в лоб и, глубоко задумавшись, пошла к себе в будуар.

От тревоги, терзавшей ее все эти дни по поводу торгов, не осталось и следа. Оказывается, у них еще есть десять тысяч рублей в год и тридцать тысяч наличными! Значит, они поедут на Парижскую выставку, потом, может быть, в Швейцарию, а на зиму - опять в Париж. Нет! На зиму они вернутся в Варшаву и снова будут принимать у себя. А если найдется какой-нибудь состоятельный претендент, не старый и не противный (как барон или предводитель... бр-р!), не выскочка и не глупец (впрочем, пусть даже и глупец - в их кругу умен один только Охоцкий, да и тот чудак!)... если найдется такой человек, она наконец решится...

"Ну и хорош же папа со своим Вокульским! - подумала панна Изабелла, расхаживая взад и вперед по будуару. - Вокульский - мой опекун!.. Вокульский может быть ценным советчиком, поверенным, наконец распорядителем состояния, но звание моего опекуна может носить только князь, кстати он нам и родня и старый друг нашего семейства..."

Сложив руки на груди, она продолжала ходить взад и вперед по комнате и вдруг призадумалась: почему отец так расчувствовался сегодня по поводу Вокульского? Какой же колдовской силой обладает этот человек, покоривший всех людей ее круга и, наконец, завоевавший последнюю точку опоры - отца!.. Ее отец, пан Томаш Ленцкий, не проронивший ни слезинки со дня смерти матери, сегодня расплакался!..

"Надо все же признать, что у Вокульского доброе сердце, - сказала она себе. - Росси не остался бы так доволен Варшавой, если бы не чуткость Вокульского. Ну, а моим опекуном ему все равно не бывать, даже в случае несчастия... Состоянием, пожалуйста, пусть управляет, но опекуном!.. Нет, видно, отец уж очень ослаб, если ему приходят на ум подобные комбинации..."