Болеслав Прус - Кукла

Она закрыла лицо руками и зарыдала раздирающим душу голосом. Я заметил, что у управляющего вдруг покраснел нос, да и сам почувствовал на глазах слезы.

Отчаяние баронессы, убивающейся по умершей девочке, так обезоружило меня, что я не решился заговорить с нею о повышении квартирной платы. В то же время плач ее так действовал мне на нервы, что, если б не третий этаж, я, наверно, выскочил бы в окно.

В конце концов, желая утешить плачущую женщину, я обратился к ней со всей теплотой, на какую только способен:

- Прошу вас, сударыня, успокойтесь. Требуйте от нас, что вам угодно! Чем мы могли бы вам помочь?

В голосе моем было столько сочувствия, что нос управляющего еще более покраснел, у баронессы же сразу высох один глаз, однако другим она еще продолжала плакать, в знак того что не считает свои военные действия законченными, а меня - побежденным.

- Я требую... требую... - всхлипывала она, - я требую, чтобы меня не гнали из дома, где скончалась моя девочка... и где все мне напоминает о ней... Не могу я... поймите, не могу лишиться ее комнаты... Не могу сдвинуть с места ее мебель, ее игрушки... Это подлость - наживаться на чужом горе...

- Кто же наживается на вашем горе? - спросил я.

- Все, начиная с хозяина, который заставляет меня платить семьсот рублей...

- Ну, уж извините, баронесса! - воскликнул управляющий. - Семь великолепных комнат, две кухни, как залы, два чулана... Уступите, сударыня, кому-нибудь три комнаты, ведь у вас две парадные двери...

- Никому я ничего не уступлю, - решительно заявила она. - Я уверена, что мой заблудший супруг со дня на день опомнится и вернется...

- В таком случае, придется платить семьсот рублей...

- Если не больше, - робко прибавил я.

Баронесса посмотрела так, словно собиралась испепелить меня взглядом и утопить в слезах. Ох! Ну и баба!.. Как подумаю о ней, прямо мороз подирает по коже.

- Однако не в плате дело, - сказала баронесса.

- Весьма рассудительные слова! - похвалил ее Вирский и поклонился.

- И не о притязаниях хозяина речь... Но не могу же я платить семьсот рублей за квартиру в таком доме...

- Чем же вам не нравится дом? - спросил я.

- Дом этот - позорище для порядочных людей! - воскликнула баронесса, усиленно жестикулируя. - Поэтому я прошу - не для себя, а во имя нравственности...

- О чем?

- О выселении студентов, которые живут надо мной, не дают мне выглянуть в окно и развращают всех...

Она вдруг сорвалась с дивана.

- Вот! Слышите? - сказала она, указывая на соседнюю комнату, выходившую окнами во двор.

Действительно, я услышал голос эксцентричного брюнета, который звал с четвертого этажа:

- Марыся! Марыся, иди к нам!

- Марыся! - крикнула баронесса.

- Да я тут, барыня... чего вам? - откликнулась, входя, несколько покрасневшая служанка.

- Смотри у меня, ни шагу из дому! Вот вам... - продолжала баронесса. И так целыми днями. А по вечерам к ним приходят прачки... Сударь! воскликнула она, молитвенно складывая руки. - Выгоните этих нигилистов, это очаг всяческого порока и опасностей для всего дома... Они в черепах держат табак и сахар... Они человеческими костями мешают угли в самоваре... Они собираются притащить сюда целый скелет!

И она снова так расплакалась, что я испугался, как бы с нею не сделалась истерика.

- Эти господа не платят за квартиру, так что весьма возможно... - начал было я.

У баронессы мигом высохли глаза.

- Ну конечно же, - прервала она, - вы должны выбросить их вон... Однако, сударь, - воскликнула она, - как бы ни были они испорчены и гадки, но эта... эта Ставская еще хуже их!

Я удивился, заметив, какой ненавистью загорелись глаза баронессы, когда она произнесла фамилию Ставской.

- Пани Ставская живет здесь? - невольно вырвалось у меня. - Эта красавица?

- О! Новая жертва! - указывая на меня, вскрикнула баронесса и, сверкая глазами, заговорила низким грудным голосом: - Одумайтесь, вспомните о своих сединах, что вы делаете? Знаете ли вы, что муж этой женщины был обвинен в убийстве и бежал за границу... А на какие средства она живет?.. На какие средства она так наряжается?

- Бедняжка работает как вол, - пробормотал управляющий.

- О!.. И этот туда же! - воскликнула баронесса. - Мой супруг (я уверена, это он!) присылает ей из деревни цветы... Управляющий влюблен в нее и берет плату не вперед, а за истекшие месяцы...

- Помилуйте, сударыня, - запротестовал экс-помешик, и вся физиономия его стала такой же красной, как нос.

- Даже этот честнейший простофиля Марушевич, даже он по целым дням смотрит на нее в окно...

Трагический голос баронессы опять перешел в рыдания.

- И подумать только, - стонала она, - что у подобной женщины есть дочка... дочка, которую она растит для геенны огненной, а я... О, я верю в справедливость... Верю в милосердие господне, но не могу... нет, не могу понять воли божьей, которая меня лишила ребенка, а оставила в живых ребенка этой... этой...

Сударь! - воскликнула она. - Можете не трогать этих нигилистов, но ее... выгоните непременно! Пусть квартира ее пустует, я буду ее оплачивать, лишь бы эта женщина осталась без крова!

Последнее восклицание уже вовсе мне не понравилось. Я подал знак управляющему, что пора уходить, и, поклонившись, холодно сказал:

- Позвольте, баронесса, вопрос этот разрешить самому хозяину, пану Вокульскому.

Баронесса раскинула руки, словно пуля пронзила ей грудь.

- Ах! Вот как? - прошептала она. - Значит, уже и вы и этот... этот... Вокульский успели связаться с нею? Что ж! В таком случае, я буду ждать праведного суда божия...

Она долее не удерживала нас, и мы вышли; на лестнице я покачнулся, как пьяный.

- Что вам известно о пани Ставской? - спросил я Вирского.

- Милейшая женщина, - отвечал он. - Молода, хороша собой и одна содержит семью... Пенсии ее матушки еле-еле хватает на квартирную плату...

- Она живет с матерью?

- Да. Тоже хорошая женщина.

- Сколько же они платят?

- Триста рублей. Знаете, брать с них - все равно что обирать алтарь...

- Идемте к этим дамам, - сказал я.

- С величайшим удовольствием! - воскликнул он. - И не слушайте, что плетет о них эта полоумная. Баронесса ненавидит Ставскую, даже не знаю толком за что. Пожалуй, за то, что она красавица, что дочка у нее как ангелочек...

- Где они живут?

- В правом флигеле, на втором этаже.

Не помню даже, как спустились мы по главной лестнице, как пересекли двор и поднялись на второй этаж флигеля, ибо перед глазами моими неотступно стояли Ставская и Вокульский...

Боже мой! Какая бы это была прекрасная пара! Да что поделаешь, если она замужем! Впрочем, у меня нет ни малейшей охоты вмешиваться в подобного рода дела. Я предполагаю так, другой - этак, а судьба располагает по-своему...

Судьба! Судьба! Странными путями сводит она людей! Не приди я много лет назад в подвал Гопфера, к Махальскому, не познакомился бы я с Вокульским. И опять-таки, не уговори я его пойти в театр, он, может быть, никогда бы не встретился с панной Ленцкой. Один раз я ненароком втянул его в беду, так уж хватит, не хочу повторять в другой раз! Пусть господь бог сам печется о рабах своих...