Болеслав Прус - Кукла

Уже несколько минут он ощущал на усах какую-то липкую влагу.

"Кровь?" - подумал он, вытер губы и при свете спички увидел на платке пену.

- Все мои добрые дела обращаются против меня, - проговорил он вполголоса.

Обессиленный, он опустился на землю возле маленькой дикой груши, которая росла неподалеку от насыпи. Поднялся ветер и зашевелил листочки; шелест их почему-то напомнил Вокульскому давно минувшие годы.

"Где мое счастье?.." - подумал он.

Что-то сдавило ему грудь и начало подкатывать к горлу. Он хотел вздохнуть - и не мог; задыхаясь, обхватил руками деревце, продолжавшее шелестеть, и крикнул:

- Умираю!..

Ему казалось, что кровь заливает мозг, грудь его вот-вот разорвется, он извивался от боли и вдруг разразился рыданиями.

- Господи... господи, смилуйся!.. - повторял он, захлебываясь слезами.

Стрелочник на коленях подполз к нему и тихонько подсунул руку ему под голову.

- Плачь, благодетель мой!.. - говорил он, наклонившись к Вокульскому. Плачь, плачь и призывай имя господне... Не тщетно будешь ты призывать его... Кто под кров твой, боже, прибегает, с сердцем открытым тебе себя вверяет, тот скажет смело: под защитой божьей ничто худое мне грозить не может... От сетей лукавых он тебя избавит... Что там, ваша милость, богатство, что все сокровища мира! Все человека обманет, один господь бог не обманет...

Вокульский припал лицом к земле. Ему казалось, что каждая слеза уносит из его сердца частицу боли, разочарования и отчаяния. Расстроенная мысль начала приходить в равновесие. Он уже отдавал себе отчет в происходящем и понимал, что в минуту горя, когда все, казалось, его предало, ему остались верны земля, простой человек и бог.

Понемногу он успокаивался, рыдания все реже разрывали ему грудь, он ощутил слабость во всем теле и крепко заснул.

Светало, когда он проснулся; он сел, протер глаза, увидел подле себя стрелочника и все вспомнил.

- Долго я спал? - спросил он.

- С четверть часика... или с полчаса... - ответил стрелочник.

"Черт побери, бешенство у меня начинается, что ли?.."

Вдруг он увидел вдали два огонька, медленно приближавшиеся к нему; позади них виднелась какая-то черная глыба, за которою густым снопом тянулись искры.

Поезд!..

И ему представилось, что это тот самый поезд, в котором едет панна Изабелла. Он снова увидел вагон, тусклый свет фонаря, завешенного голубым камлотом, и в углу панну Изабеллу в объятиях Старского...

- Люблю... люблю... - прошептал он. - Не могу забыть...

Сердце его сжала такая мука, для которой на человеческом языке названия нет. Все терзало его - усталая мысль, наболевшее чувство, раздавленная воля, самое существование... И внезапно его охватило уже не желание, а неистовая жажда смерти.

Поезд медленно приближался. Вокульский, не отдавая себе отчета в том, что делает, бросился на рельсы. Он дрожал, зубы его стучали, обеими руками он ухватился за шпалы, в рот ему набился песок... На пути упал свет фонарей, рельсы тихо дребезжали под колесами паровоза...

- Господи, помилуй меня и спаси... - прошептал он и закрыл глаза.

Вдруг на него пахнуло теплом, и в то же мгновение что-то с силой рвануло его и столкнуло с рельсов... Поезд пронесся в нескольких дюймах от его головы, обдав паром и горячим пеплом. На миг он потерял сознание, а когда очнулся, увидел какого-то человека, который придавил ему коленом грудь и держал его за руки.

- Что ж это вы, ваша милость, задумали?.. - говорил человек. - Где ж это видано!.. Господь бог...

Он не договорил. Вокульский столкнул его с себя, схватил за шиворот и швырнул наземь.

- Чего тебе нужно, подлец?.. - закричал он.

- Ваша... ваша милость... да ведь я Высоцкий...

- Высоцкий?.. Высоцкий?.. - повторил Вокульский. - Врешь. Высоцкий в Варшаве...

- Я брат его, стрелочник. Ваша милость сами изволили устроить меня сюда еще в прошлом году, после пасхи... Ну мог ли я смотреть на такую беду?" Да и запрещается у нас на дороге под машину лезть...

Вокульский задумался и отпустил его. Потом вынул бумажник, достал несколько сотенных и, протянув их Высоцкому, сказал:

- Вот что... вчера я был пьян... Смотри же, никому ни слова о том, что тут было. А это возьми... для детишек...

Стрелочник повалился ему в ноги.

- Я думал, ваша милость все потеряли, и потому...

- Ты прав, - задумчиво ответил Вокульский. - Я потерял все, кроме богатства. О тебе я не забуду, хотя... лучше бы меня уже не было в живых!

- Я так сразу и подумал, что не станет такой барин искать беды, хотя бы все деньги потерял. Злоба людская вас до этого довела!.. Но и ей конец придет. Бог правду видит, да не скоро скажет. Вот помяните мое слово...

Вокульский поднялся с земли и пошел на станцию. Вдруг он обернулся к Высоцкому.

- Когда будешь в Варшаве, зайди ко мне... Но ни слова о том, что тут было...

- Бог мне свидетель, не скажу, - сказал Высоцкий и снял шапку.

- А в другой раз... - прибавил Вокульский и положил руку ему на плечо, - в другой раз... Если встретится тебе человек, который... понимаешь?.. если встретится тебе такой, не спасай его... Когда кто-нибудь добровольно захочет предстать пред господним судом со своей обидой, не мешай ему... Не мешай!

Глава четырнадцатая

Дневник старого приказчика

"Политическая ситуация обрисовывается все яснее. Имеются уже две коалиции. С одной стороны - Россия с Турцией, с другой - Германия, Австрия и Англия. А если так, значит в любую минуту может разразиться война, в ходе которой будут разрешены важные, чрезвычайно важные вопросы.

Только будет ли война? Ведь все мы склонны обольщаться своей прозорливостью. Так вот - будет, на этот раз непременно будет! Лисецкий говорит, что я каждый год пророчу войну, и ни разу мое пророчество не сбылось. Олух он, деликатно выражаясь... Одно дело - прежде, а другое теперь.

Читаю я, например, в газетах, что Гарибальди в Италии возмущает народ против Австрии. А зачем, спрашивается?.. Затем, что он ждет большой войны. Но и это еще не все: через несколько дней я слышу, что генерал Тюрр всеми святыми заклинает Гарибальди не втягивать итальянцев в беду.

Что это значит?.. В переводе на язык простых смертных это значит: "Не кипятитесь, голубчики-итальянцы, Австрия вам и без того уступит Триест, если выиграет войну. А вот если по вашей милости она проиграет, то ничего вы не получите..."

Это факты весьма и весьма знаменательные - и призывы Гарибальди, и уговоры Тюрра. Гарибальди горячится, ибо видит, что война на носу, а Тюрр успокаивает, ибо предвидит и дальнейшие события.

Но когда именно вспыхнет война? В конце июня или в начале июля? Так может думать человек, несведущий в политике, но не я. Ибо немцы не станут начинать войну, не обезопасив себя со стороны Франции. Каким же образом они себя обезопасят? Шпрот утверждает, что такой возможности нет, а я вижу, что есть, и весьма простая. О, Бисмарк - хитрая бестия, я в этом все больше убеждаюсь!