Болеслав Прус - Кукла

"Ну, а я - разве нет у меня сейчас идеи, ради которой я тружусь уже год, добыл состояние, помогаю людям и завоевываю уважение к себе?..

Да, но любовь - это личное чувство; все заслуги, связанные с ним, словно рыбы, подхваченные водоворотом морского циклона. Если б с поверхности земли исчезла одна женщина, а во мне - память о ней, чем бы я стал? Обыкновенным капиталистом, который со скуки ходит в клуб играть в карты. А Охоцкий одержим идеей, которая всегда будет увлекать его вперед, если только рассудок его не помутится...

Хорошо, ну, а если он ничего не совершит и, вместо того чтобы построить свою машину, попадет в сумасшедший дом? Я же тем временем сделаю нечто реальное; ну, а микроскоп, какой-то прибор или даже электрическая лампа, наверное, не более важны, чем судьбы сотен людей, которым я обеспечиваю жизнь. Откуда же во мне это сверххристианское уничижение? Еще неизвестно, кто из нас что совершит, а покамест я человек действия, а он мечтатель!.. Нет, подождем с год..."

Год! Вокульский вздрогнул. Ему показалось, что в конце пути, называемого годом, лежит бездонная пропасть, которая поглощает все, оставаясь все такой же пустой...

"Значит, пустота?.. пустота!.."

Вокульский инстинктивно оглянулся по сторонам. Он был в глубине Лазенковского парка, в глухой аллее, до которой не доносилось ни звука. Даже листва огромных деревьев не шелестела.

- Который час? - вдруг спросил чей-то хриплый голос.

- Час?

Вокульский протер глаза. Навстречу ему из мрака вынырнул какой-то оборванец.

- Раз вежливо спрашивают, вежливо и отвечай, - сказал он и подошел ближе.

- Убей меня, тогда сам посмотришь, - ответил Вокульский.

Оборванец попятился. Влево от дороги показалось еще несколько человеческих теней.

- Дураки! - крикнул Вокульский, продолжая идти. - При мне золотые часы и несколько сот рублей... Ну же, я защищаться не стану!..

Тени исчезли среди деревьев, и кто-то вполголоса произнес:

- Вырастет же такой сукин сын, где и не сеяли...

- Скоты! Трусы!.. - кричал Вокульский в исступлении. В ответ ему раздался топот убегающих людей.

Вокульский собрался с мыслями.

"Где я?.. Да, в Лазенках, но в каком месте? Надо пойти в другую сторону..."

Он несколько раз сворачивал и уже не знал, куда идет. Сердце у него забилось сильнее, на лбу выступил холодный пот, и впервые в жизни он испугался темноты и того, что заблудится...

Несколько минут он бежал, задыхаясь, куда глаза глядят; дикие мысли кружились у него в голове. Наконец налево он заметил каменную ограду, за нею здание.

"Ага, оранжерея..."

Он добежал до какого-то мостика, перевел дух и, опершись на барьер, подумал:

"Итак, к чему же я пришел?.. Опасный соперник... расстроенные нервы... Кажется, уже сегодня я мог бы дописать последний акт этой комедии..."

Прямая дорога привела его к пруду, затем к Лазенковскому дворцу. Через двадцать минут он был в Уяздовских Аллеях, вскочил в проезжавшую пролетку и четверть часа спустя был дома.

При виде фонарей и уличного движения Вокульский повеселел; он даже усмехнулся и прошептал:

"Что за бредовые идеи? Какой-то Охоцкий... самоубийство... Ах, что за чушь!.. Проник же я все-таки в аристократическую среду, а дальше видно будет!"

Когда он вошел в кабинет, слуга подал ему письмо, написанное на его собственной бумаге рукою пани Мелитон.

- Эта барыня приходила сегодня цельных два раза, - сказал верный слуга. - Раз в пять часов, а другой раз - в восемь...

Глава двенадцатая

Хождение по чужим делам

Вокульский все еще держал в руках письмо пани Мелитон, припоминая пережитое. В неосвещенной части кабинета ему чудилась темная, густо заросшая часть парка, неясные силуэты оборванцев, собиравшихся на него напасть, а затем холм за колодцем, где Охоцкий поверял ему свои замыслы. Однако стоило ему взглянуть на свет, как туманные образы исчезали. Он видел лампу с зеленым колпаком, груду бумаг, бронзовые статуэтки на письменном столе - и порой ему казалось, что Охоцкий со своими летательными машинами и собственное его отчаяние - все это только сон.

"Какой он гений? - говорил себе Вокульский. - Обыкновенный мечтатель... Да и панна Изабелла - такая же женщина, как другие... Выйдет за меня хорошо, не выйдет - тоже не умру".

Он развернул письмо и прочел:

"Сударь! Важная новость: через несколько дней продается дом Ленцких, и единственным покупателем будет баронесса Кшешовская, их родственница и злейший враг. Мне доподлинно известно, что она решила заплатить за дом не более шестидесяти тысяч рублей, а в таком случае пропадут остатки приданого панны Изабеллы в сумме тридцати тысяч рублей. Момент весьма благоприятный, потому что панна Изабелла, вынужденная выбирать между бедностью и браком с предводителем, охотно согласится на любую другую комбинацию.

Полагаю, что на этот раз Вы не пренебрежете подвернувшимся случаем, как это было с векселями Ленцкого, которые Вы изорвали у меня на глазах. Помните: женщинам так нравится, когда их угнетают, что иной раз для большего впечатления не мешает придавить их еще и ногой. Чем решительнее Вы это сделаете, тем крепче она полюбит Вас. Помните об этом!

Впрочем, Вы можете доставить Белле небольшое удовольствие. Барон Кшешовский, находясь в крайности, продал собственной супруге свою любимую лошадь, которая на днях должна участвовать в скачках; он возлагал на нее большие надежды. Насколько я разбираюсь в обстоятельствах, Белла была бы очень довольна, если бы к моменту скачек эта лошадь не принадлежала ни барону, ни его жене. Барон был бы сконфужен, что ее продал, а баронесса пришла бы в отчаяние, если бы лошадь выиграла деньги для кого-либо другого. Великосветские взаимоотношения - тонкая штука, все же попытайтесь их использовать. Случай не замедлит подвернуться, так как некто Марушевич, приятель обоих Кшешовских, как я слышала, собирается предложить Вам эту лошадь. Помните же, что женщины подчиняются только тем, кто их крепко держит в руках, в то же время потакая их капризам.

Право, я начинаю верить, что Вы родились под счастливой звездой.

Искренне расположенная А.М."

Вокульский глубоко вздохнул. Обе новости были важные. Он перечитал письмо, удивляясь грубому стилю пани Мелитон и посмеиваясь над ее замечаниями по адресу прекрасного пола. Держать в руках людей, быть хозяином положения - это было в натуре Вокульского; все и всех готов он был схватить за шиворот, за исключением панны Изабеллы. Она была единственным существом, которому он хотел бы дать полную волю и даже господство над собой.

Он оглянулся: слуга все еще стоял у двери.

- Ступай спать, - сказал он.

- Сейчас пойду, только тут был еще один барин.

- Какой барин?

- Они оставили карточку, вон на столе.