Болеслав Прус - Кукла

Он оглянулся на окружающих. Председательша была весела, графиня улыбалась, Ленцкий сиял. На козлах лакей графини вполголоса поспорил с кучером и поставил на лошадь Вокульского. Вокруг них все бурлило, смеялось и ликовало. Радовалась толпа, радовались люди на трибунах, в экипажах; женщины в ярких нарядах были хороши, как цветы, и веселы, словно птички. Оркестр играл фальшиво, но бойко; кони ржали, спортсмены бились об заклад, разносчики расхваливали пиво, апельсины и пряники. Радовалось солнце, земля и небо, и Вокульского охватил такой восторг, что он всех и все готов был заключить в объятия.

Кончился второй заезд; снова заиграла музыка. Вокульский подбежал к трибуне и, завидев Юнга, который с седлом в руках возвращался с весов, шепнул ему:

- Пан Юнг, мы должны выиграть... Сто рублей сверх договора... Можете хоть загнать лошадь...

- Оу! - прогнусавил Юнг, поглядев на него с оттенком холодного восхищения.

Вокульский велел своему кучеру подъехать ближе к экипажу графини и вернулся к дамам. Его поразило, что возле них никого не было. Правда, барон и предводитель подходили к экипажу, но панна Изабелла встретила их равнодушно, и оба вскоре отошли. А молодые люди кланялись издали, видимо избегая их.

"Понятно, - думал Вокульский. - Их охладило известие о продаже дома. Теперь, - прибавил он про себя, глядя на панну Изабеллу, - ты убедишься, кто действительно любит тебя, а кто - твое приданое".

Звонок возвестил начало третьей скачки. Панна Изабелла встала на сидение; на лице ее выступил яркий румянец. В двух шагах от нее на Султанке со скучающим видом проехал Юнг.

- Смотри же, отличись, красавица! - крикнула панна Изабелла.

Вокульский вскочил в свой экипаж и навел бинокль. Состязание так захватило его, что на минутку он забыл о панне Изабелле. Секунды тянулись, словно часы; ему чудилось, что он привязан к этим трем лошадям, готовым пуститься вскачь, и что каждое их движение причиняет ему боль, терзает его тело. Он считал, что его лошади не хватает огня и что Юнг слишком равнодушен. Невольно слышал он разговоры вокруг:

- Юнг возьмет!..

- Какое! Поглядите-ка на этого гнедого...

- Не пожалею десятки, только бы Вокульский выиграл... Пусть утрет нос графам...

- Вот бы Кшешовский взбесился!

Звонок. Три лошади галопом рванулись с места.

- Юнг впереди...

- Это как раз неумно...

- Уже повернули...

- Первый поворот, а гнедой у хвоста...

- Второй... Опять вырвался...

- Но и гнедой не отстает...

- Малиновая куртка позади...

- Третий поворот... Ах, да Юнг никакого внимания на них...

- Гнедой догоняет...

- Смотрите! Смотрите! Малиновый обгоняет гнедого...

- Гнедой сзади... Проиграли, сударь!

- Малиновый догоняет Юнга...

- Не догонит, он уже посылает коня...

- Однако... однако... Браво, Юнг! Браво, Вокульский!.. Кобылка летит просто любо. Браво!..

- Браво!.. Браво!..

Звонок. Юнг выиграл. Высокий спортсмен взял лошадь под уздцы и, подведя ее к судейской ложе, закричал:

- Султанка! Наездник Юнг! Владелец аноним...

- Какой там аноним... Вокульский! Браво, Вокульский!.. - ревела толпа.

- Владелец пан Вокульский, - повторил высокий спортсмен и отослал лошадь на аукцион.

Толпа с восторгом приняла победу Вокульского. В первый раз скачки так взволновали зрителей; все радовались, что варшавский купец побил двух графов.

Вокульский подошел к экипажу графини. Ленцкий и обе старушки поздравляли его; панна Изабелла молчала.

В эту минуту к Вокульскому подбежал высокий спортсмен.

- Пан Вокульский, - сказал он, - вот деньги. Триста рублей приз, восемьсот - за лошадь, я купил ее.

Вокульский, держа в руках пачку ассигнаций, повернулся к панне Изабелле.

- Вы разрешите мне вручить вам эти деньги для вашего приюта?

Панна Изабелла взяла ассигнации и поглядела на него с чудесной улыбкой.

Вдруг кто-то толкнул Вокульского. Это был барон Кшешовский. Бледный от гнева, он подошел к экипажу и, протянув руку панне Изабелле, закричал по-французски:

- Мне очень приятно, милая кузина, что твои поклонники торжествуют... Только жаль, что за мой счет... Приветствую дам! - прибавил он, кланяясь графине и председательше.

Графиня нахмурилась, Ленцкий смешался, панна Изабелла побледнела. Барон с вызывающим видом укрепил на носу сползающее пенсне и, не сводя глаз с панны Изабеллы, продолжал:

- Да, да... Мне необыкновенно везет с твоими поклонниками...

- Барон... - вмешалась председательша.

- Ведь я ничего плохого не говорю... Я только сказал, что мне везет с...

Стоявший позади барона Вокульский дотронулся до его плеча:

- На одно слово, барон.

- Ах, это вы, - ответил барон, пристально глядя на него.

Они отошли в сторону.

- Вы меня толкнули, барон.

- Извините, пожалуйста.

- Мне этого мало.

- Вы требуете удовлетворения?

- Совершенно верно.

- В таком случае, - к вашим услугам, - сказал барон, ища визитную карточку по всем карманам. - Фу, черт! забыл карточки... Нет ли у вас, пан Вокульский, записной книжки и карандаша?

Вокульский подал ему визитную карточку и книжечку, в которую барон вписал свой адрес и фамилию, не преминув закончить ее лихим росчерком.

- Буду весьма рад, - сказал он с поклоном, - свести с вами счеты за мою Султанку...

- Постараюсь, чтобы вы остались довольны.

Они разошлись, обменявшись самыми любезными поклонами.

- В самом деле, скандал! - сказал огорченный Ленцкий, который был свидетелем этого обмена любезностями.

Графиня рассердилась и велела ехать домой, не дожидаясь конца скачек. Вокульский едва успел подойти к экипажу и попрощаться с дамами. Прежде чем лошади тронулись, панна Изабелла высунулась и, протянув Вокульскому кончики пальцев, тихо сказала:

- Merci monsieur...*

______________

* Спасибо, сударь... (франц.)

Вокульский остолбенел от радости. Он остался на следующий заезд, но не видел, что вокруг него делается, и, воспользовавшись перерывом, уехал.

Прямо со скачек он отправился к Шуману.

Доктор сидел у раскрытого окна в поношенном ватном халате и правил корректуру своей этнографической брошюры; в ней было всего тридцать страниц, но, чтобы написать их, он использовал более тысячи фактов, книжечка была плодом четырехлетнего труда. Это было исследование о волосах населения Королевства Польского - об их цвете и строении. Ученый доктор всем говорил, что его работа разойдется никак не более чем в пятнадцати - двадцати экземплярах, однако же втихомолку заказал четыре тысячи и был уверен, что понадобится и второе издание. Постоянно подшучивая над своей излюбленной специальностью и сетуя, что она никого не интересует, Шуман в глубине души был уверен, что нет в мире культурного человека, которого бы не интересовал превыше всего вопрос о цвете волос и соотношении их поперечных разрезов. Как раз в эту минуту он задумался, не использовать ли в качестве эпиграфа к брошюре афоризм: "Покажи мне твои волосы, и я скажу тебе, кто ты".