Болеслав Прус - Сиротская доля

- А, к чертям собачьим! - крикнул разгневанный шляхтич, топнув ногой. Вот вы как опекаете сирот в Варшаве!

- Ах, добрый пан!.. Ах, благородный пан!.. - причитала бедная пани Дурская, с тревогой поглядывая на суковатую трость посетителя. - Ах, ведь это же мой... так сказать, муж виноват, а не я, несчастная... Ведь я и родом-то из другого сословия, дорогой пан, и могла бы выйти за чиновника...

- Где же ваш муж? - рявкнул шляхтич, стукнув тростью об пол.

- Ах!.. Да он побежал искать Яся и того бездельника Паневку... Ендрек! А ну, сбегай-ка за круж... за хозяином, хотела я сказать...

Негодяй, не мешкая, кинулся к двери и минуту спустя привел мастера, который весьма неуверенно переставлял ноги; лицо у него было необычайно бледное, а нос, как обычно, малинового цвета.

- Где Ясь? - коротко спросил пан Анзельм.

Дурский взглянул на свою перепуганную жену, ноги у него задрожали еще сильнее, и он смиренно ответил:

- Убежал, сударь, хоть я его любил, как родного сына... Теперь ищу его, сударь, целые дни ищу, да вот... в пивной, здесь напротив, встретились мне три купца из Петербурга и, стало быть...

- Отплачу же я вам, почтенные опекуны! - прошипел пан Анзельм и выбежал из магазина, хлопнув дверью.

- Я опоздал!.. Бог, видно, пренебрег моей жертвой! - шептал шляхтич, спеша в ратушу.

Когда он пришел туда и потребовал, чтобы ему помогли разыскать Яся, один из чиновников заявил:

- Мальчика этого уже ищут. Вчера здесь был некий Паневка и оставил подробное описание личности: лицо круглое, волосы светлые... пальто черное, шапка с козырьком... Никаких особых примет не имеется.

- Меня интересуют не особые приметы, а мальчик!.. - возразил шляхтич и, обещав наградить того, кто найдет Яся, пошел дальше, бормоча: - Интересно, кто этот Паневка. Вероятно, из низшего сословия, но честный человек.

Пан Анзельм обошел все костелы, прося, чтобы с амвона огласили об исчезновении мальчика по имени Ясь, в черном пальто и в шапке с козырьком. Ксендзы с охотой соглашались удовлетворить его просьбу, добавляя от себя, что к ним уже обращался с тем же какой-то невысокий человек с большой головой.

"Сметливый парень, должно быть!" - подумал пан Анзельм о Паневке, не зная, что бедняга - тот самый, кто "не закройщик, а бог, только глуп, как сапог"...

Вернувшись в гостиницу, пан Анзельм кинулся на кровать в глубоком огорчении. Он почувствовал, как по ниточке сострадания прокралась в его сердце крепкая привязанность к сироте.

Второго января, часов в одиннадцать утра, пану Анзельму сообщили, что Яся обнаружили и привели в ратушу. Не прошло и нескольких минут, как шляхтич явился в канцелярию.

Здесь он застал какого-то рабочего, старую женщину, рассыльного и городового, которые толпились вокруг парнишки в черном пальто. Анзельм заглянул ему в глаза и остолбенел:

- Как тебя зовут? - спросил он у странного субъекта.

- Ясь, ваша милость... чтоб меня холера взяла! - ответил юнец с вишневым носом на покрытом синяками лице.

Шляхтич не знал, что и подумать. В тот момент к мальчишке подошел какой-то старый полицейский, зорко глянул ему в лицо, а затем, отогнув воротник пальто, прочитал на подкладке этикетку: "Каласантий Дурский в Варшаве" - и сказал:

- Ну, говори правду, ты обокрал того малыша?..

Пан Анзельм упал на стул, а мальчишка тем временем трещал без умолку:

- Я не обокрал... ей-богу! Он сам мне подарил этот лапсердак... чтоб мне сквозь землю провалиться!.. Он ведь служил у меня, пусть сам скажет... Я его кормил, как родного сына... Но вчера вечером, когда мы с Мартином подрались, так он, сукин сын, взял да и убежал. Чтоб мне не дожить, чтоб мне сгореть...

- Ну, а для чего ты себя именуешь Ясем, когда ты Антек? - продолжал допытываться полицейский.

- Ну да, Антек!.. Я и сказал - Антек!

- Что ты врешь, сволочь!.. Все слышали, как ты себя называл Ясем!..

- Эге!.. - удивленно заметил парень. - Коли так, я, должно быть, оговорился.

Антек был хорошо известен полиции; принесли его личное дело, из которого явствовало, что уличный мальчишка неоднократно подвергался аресту. Один раз - за то, что пытался заткнуть трубки фонтана перед почтой; другой за то, что вышиб камнем стекло в омнибусе; потом - за то, что обокрал пуделя, отняв у него ошейник и намордник; потом - за то, что непристойно вел себя на улице, за то, что отвинчивал медные дверные ручки, за то, что при участии какого-то солдата учинил скандал в шинке... У пана Анзельма волосы встали дыбом, когда он сопоставил юный возраст хулигана с несметным множеством его проступков!

В результате рабочий, старая женщина, рассыльный и городовой, отыскавшие мальчишку, ушли не солоно хлебавши.

Почти в ту же самую минуту пану Анзельму сообщили две новости. Во-первых, что честный Ендрусь, ученик Дурского, обвиненный в краже у мастера, уже занял в ратуше ложу для почетных граждан со стороны Даниловической улицы. Второе известие было тревожное: кто-то высказал предположение, что Ясь утонул, так как в тот момент, когда на Висле треснул лед, раздался чей-то крик.

По просьбе пана Анзельма, для выяснения достоверности этого известия, во все концы города разослали депеши: оказалось, что лед на Висле треснул на участке между Варшавой и Прагой, а крик в эту самую пору слышали за Вольской заставой. Доказано было также, что кричал не Ясь, а некая Магдалена Робачек, избитая мужем Валентием Робачеком, поденщиком, который отличался пристрастием к спиртным напиткам.

Когда все сомнения разъяснились, наиболее удовлетворительным образом, отчаявшийся шляхтич оставил ратушу и несколько часов подряд бесцельно скитался по улицам. Прошел Старе Място, побывал на Новом Зъязде, бродил по варшавскому берегу Вислы и только часов около шести вечера повернул назад к гостинице.

Если бы в тот момент пан Анзельм внимательней посмотрел вокруг, он заметил бы худенького мальчика, который, притоптывая ногами и дыша на озябшие руки, забегал то с правой, то с левой стороны и заглядывал ему в глаза с выражением неописуемого беспокойства.

Но пан Анзельм ничего не замечал и задумчиво шел дальше. Пройдя несколько улиц, он добрался до гостиницы, неверным шагом поднялся по лестнице и отворил дверь в свой номер.

Когда, зажегши свечу, пан Анзельм повернулся к открытой двери, чтобы притворить ее, он чуть не споткнулся о кучку дрожащих лохмотьев, которая упала к его ногам. Одновременно он почувствовал, что кто-то целует его колени, и среди стонов и рыданий различил слова:

- Пан Анзельм!.. Дорогой пан...

У шляхтича замерло сердце. Он подхватил ребенка в объятия, поднял его перед собой, вгляделся в худенькое личико и воскликнул:

- О дитя, сколько огорчений ты мне доставил!..

Это был Ясь, оборванный, усталый и голодный. Но кто же его сюда привел?..