Белькампо - Избранное

Это рассуждение помогло ему полностью исцелиться от ипохондрии.

Мой друг работал в налоговом управлении и рассказал мне о маргариновой войне, которая шла тогда полным ходом. Огромные грузовые автомобили, доверху груженные маслом, на бешеной скорости пересекают границу, провожаемые выстрелами перепуганных таможенников и встречаемые роскошными лимузинами, куда шоферы могут перескочить в случае опасности. Второй этап: таможенники вооружаются досками, утыканными гвоздями, которые подбрасывают под колеса автоконтрабандистов. Третий этап: контрабандисты, дабы противостоять гвоздям, оснащают свои автофургоны шинами из литой резины. Дикий Запад рядом с этим был воплощенная кротость.

Обменяв на ассигнации весь нидерландский металл — зачем тащить с собой лишнюю тяжесть, да и риска больше, что ударит молния, — я снова перешел через Маасбрюх, Маасский мост, потом через привокзальный виадук и скоро сидел рядом с добродушного вида мужчиной на фуре с овощами. Он ехал до Хеера, совсем неподалеку. Сразу же после этого я очутился возле некоего человекообразного господина. Мы ехали на юг по прекрасной аллее из акаций. Господина глубоко захватила идея моего путешествия, и он бы немедленно ко мне присоединился, но дела, разумеется, никак этого не позволяли. У господина, по-видимому, было такое чувство, точно он выпускает почтового голубя, потому что мне первым делом надлежало послать ему открытку с видами, как только я окажусь очень далеко отсюда. Это я ему торжественно пообещал, но когда оказался очень далеко отсюда, то потерял бумажку со всеми адресами. Перед самой границей он меня высадил, и немного погодя я без помех вступил в пределы первой зарубежной страны.

Не прошло и пяти минут, как я уже сидел в дорогом автомобиле рядом с шофером из Херлена, прекрасным человеком, ведь он сказал, что, будь у меня готовые пейзажи, он бы не раздумывая купил парочку. Но я никогда не рисовал пейзажей, значит, их у меня не было. Мы мчались навстречу дождю по чудесной долине Мааса в Льеж. Там полило как из ведра, и я поспешил укрыться в кафе за чашкой кофе. У стойки шла оживленная беседа между хозяином заведения, письмоносцем и полицейским, и тут я понял, откуда взялось выражение «тарабарский язык». Когда земля утолила свою жажду водой, а я свою — кофе, я зашагал в Намюр. Сначала мой путь лежал через район угольных шахт, которому не было ни конца, ни отрады: из-за слякоти, грязи и огромных луж на мостовой, изуродованной рытвинами да ухабами, мой поход стал чем-то вроде перманентного бегства пророка Елисея. Избавление пришло с попутным пикапчиком.

С человеком, сидевшим в кузове на пустом ящике из-под фруктов, разговор завязался, конечно же, о мировом кризисе. В этом случае я всегда делаюсь очень серьезным, будто речь идет об усопшем, который был мне крайне дорог. Медленно, замогильным голосом я поддакиваю собеседнику, если же он иностранец, то ввертываю что-нибудь насчет братства людей, это в любом случае не повредит. У своих братьев во Христе я наблюдал такой симптом: когда начинают глубоко размышлять о кризисе, последний в конце концов перекидывается на мозги, а мне бы этого никак не хотелось.

Поддакивая и соглашаясь, я чудесно добрался до Юи. Как только мы въехали в городок, наша самобеглая тележка не захотела дальше бежать. Тут я разыграл милую сценку бегства крыс с тонущего корабля и вопреки братству людей оставил своих благодетелей вместе с их капризным средством передвижения на тихой улочке, чтобы без заминки броситься снова в объятия капитализма. Меня подсадил сказочно богатый господин, проводящий каждое лето на Ривьере. Он надавал мне кучу инструкций и советов, от которых нет никакого проку, ибо такие типы видят все под совершенно иным углом зрения. Вообще, немного на белом свете людей, умеющих по-настоящему путешествовать.

У богачей и у тех, кто хотя бы раз в год пытается тешить себя иллюзией, что и он богат, на первом месте стоят комфорт и хороший стол, потом роскошь и развлечения, то есть сплошь такие вещи, которые с путешествием ничего общего не имеют, потому что этого добра хватает им, и даже с избытком, у себя дома.

На другом полюсе те, кто путешествует не от хорошей жизни; эти бедные скитальцы чаще всего малограмотны и слишком много тратят сил, чтобы прокормиться. Они не в состоянии купить себе хорошую географическую карту и обычно держатся главных магистралей. Таким путем они никогда не узнают, что значит истинное, королевское хождение по свету. Мне встречались ходоки, у которых не было ничего, кроме карты Европы, вырванной из старого атласа, по которому они учились в начальной школе.

Совершенным ходоком, очевидно, может быть только тот, кто соединяет в себе знания геолога, этнографа, фольклориста, метеоролога, естествоиспытателя, знатока истории искусства, культуры и общества, политика, языковеда, диалектолога, техника, специалиста в городском и сельском хозяйстве и мало ли в чем еще, что сразу-то и в голову не придет. Вот тогда любой вправе сказать: этот малый берет от своего хождения все, что можно. Но где найдется такой человек, вдобавок наделенный большой физической силой и непринужденностью манер, которая раскрывала бы ему двери и сердца. Боюсь, единственный, кто удовлетворяет всем условиям, — это джентльмен-взломщик Рэфлз. [2] Герой бульварной серии английских писателей Э. У. Хорнунга и Б. Перроуина, популярной в Западной Европе в первой половине нашего века.

В Намюре я вылез и отправился дальше пешком. Когда начало смеркаться, я подошел к одинокой крестьянской ферме, лежащей чуть в стороне от дороги сразу за Фосом.

Высунувшаяся из окна старуха окинула меня довольно лютым взглядом. Немного погодя пришел с поля хозяин, и мне еле-еле позволили войти в дом. Но когда хозяева услыхали, что я голландец, а не немец, все сразу переменилось. Во время войны [3] Имеется в виду первая мировая война 1914–1918 годов. старуха была в лагере беженцев под Амерсфортом и завела об этом долгий рассказ, правда, я мало что понял. Фермер сказал, что поблизости, на горке, живет одна голландская семья. Поев картофельного супа с хлебом, мы пошли к ним в гости, впереди с ацетиленовым фонарем шел фермер. Домик стоял в лесу, окошко светилось, навстречу нам вышла хозяйка: мужа нет дома, но завтра я могу ее нарисовать. Подумать только, она тут же стала предлагать мне деньги, двадцать франков, чтобы я смог переночевать в гостинице!

Впрочем, я бы и задаром не пошел спать в гостиницу. Ни одна горничная не сумеет приготовить такое восхитительное ложе, как стог сена: натуральная перина пружинит до самой земли. А когда тебя разбудят первые лучи солнца и ты полеживаешь себе, чувствуя, как весь мир вокруг потихонечку теплеет, пока не станет тепло, как под твоей периной, и можно вылезать, тогда начинаешь посматривать свысока на унылое спанье в спальне.