Белькампо - Избранное

Причина в следующем.

Любой исторический факт есть настолько запутанный комплекс обстоятельств, что выявление причинной связи между подобными фактами крайне затруднительно, как и опирающееся на нее установление законов, чему примером точные науки.

Любой исторический факт есть настолько запутанный комплекс обстоятельств, что он случается только однажды. L'histoire ne se répète jamais. [72] История никогда не повторяется (франц.). Отсюда следует, что если даже исторические законы возможно установить, то проверить их абсолютно невозможно.

Таким путем нельзя прийти к упрощению картины мира.

Нет ли другого способа навести здесь порядок?

Почти все исторические факты суть дела рук человеческих и как таковые — самопроявления людей. Самопроявления людей вытекают из характера этих людей; у каждого индивида свой набор самопроявлений, которые все как таковые могут быть узнаваемы; это же справедливо в свою очередь и для отдельных периодов жизни каждого индивида.

Не будет ли то же самое справедливо и для одновременных самопроявлений членов одной и той же культурной общности, не будут ли и они как таковые узнаваемы и не находятся ли они во взаимосвязи?

Если таковое вероятно, то мы можем предложить здесь метод упорядочения неисчислимого количества самых различных фактов и тем самым как нельзя лучше Удовлетворить нашу потребность в упрощении картины Мира.

Весь процесс истории складывается из человеческих деяний, ключом к ним служит сам человек.

Если предположить, что так называемая сущность человека остается неизменной в течение столетий, то все исторические факты суть проявления этой сущности; в этом случае наш метод неприменим. Но если предположить, что отдельный человек есть лишь стадия постоянно протекающего процесса истории, если мы станем писать историю саму по себе как историю жизни человеческих чувств и человеческих мыслей, станет возможным исходя из этой посылки привести исторические факты в систему.

Для истории лишь тот народ представляет интерес, который стал культурным народом. Что такое культурный народ? Мы не знаем, как зарождается культура, но один из самых главных признаков культурного народа заключается в том, что тяга этого народа к упрощению картины мира уже привела к общезначимому результату. Так обстоит с любой культурой, искать же этого вне рамок культуры бесполезно; более того, если что-нибудь имеет значение как признак культуры, так это относящееся к культуре упрощение картины мира.

Проследим теперь чисто теоретически естественное развитие такой картины мира.

Картина мира формируется из впечатлений, которые мир производит на человека. В неупрощенной картине мира эти впечатления располагаются свободно одно подле другого; картина мира хаотична, подобно россыпи элементов мозаики перед тем, как ее начали собирать. Априори существует один лишь способ привнести порядок в этот хаос: расположить впечатления по их взаимному соответствию. Красное располагают подле красного, влажное вместе с влажным; такие подобные впечатления рассматривают как тем или иным образом родственные друг другу, и отсюда следует само собой, что линия этого родства может быть проведена за пределы воспринимаемого мира. Таким образом делается возможно выстроить систему, которая бы не только охватывала все впечатления от этого мира, но и выходила далеко за его рамки; картину мира, базирующуюся на соответствии впечатлений. Само собой разумеется, что для формирования такой картины мира понадобились бы столетия глубокомысленной головной работы.

С поступательным движением культуры объем знаний возрастает, и это приращение знания должно в конце концов подвести к установлению закона причины и следствия.

Почти что ни одно явление мира, воспринимаемое человеком, не имеет видимой причины: погода, смена времен года, жизнь, болезнь и смерть. Спору нет, и первобытные люди видели причинную связь различных фактов, но им она не казалась необходимой для других фактов, еще не была законом. Законом она становится тогда, когда благодаря приращению знания мы наблюдаем причинную связь между столь значительным числом фактов окружающего мира, что предполагаем ее существование и между другими фактами, хотя еще и не знаем этого наверняка. Закон причины и следствия не есть нечто изначально присутствовавшее в сознании человека, но есть с великим трудом завоеванное достояние культуры.

Этот закон позволяет теперь упростить картину мира совершенно иным образом, чем до сих пор. Не только по признаку взаимного соответствия упорядочиваются теперь впечатления, но и по признаку причины и следствия. Этим путем также возможно по прошествии столетий глубокомысленной головной работы построить систему, охватывающую все впечатления нашего мира, но не выходящую за его рамки: картину мира, базирующуюся на законе причины и следствия.

Сравним теперь две системы. Обе дают выход человеческому стремлению упростить картину мира. В обеих претворены впечатления этого мира. Обе возникают и формируются ценой неимоверной головной работы. В первой системе она заключается в выявлении соответствий, во второй — в выявлении причины и следствия воспринимаемых фактов. Работу нашего мозга мы называем мышлением. Открытие закона причины и следствия должно было повлечь за собой совершенно иной способ мышления, чем применялся доныне.

Сами впечатления оцениваются в обеих системах совершенно по-разному: то, что было исключительно важно для второй системы, а именно причина и следствие, в первой оставалось вообще вне поля зрения; то, что было исключительно важно для первой системы, осталось вовсе незамеченным во второй. Обе системы несовместимы, более того, одна в глазах другой выглядит бессмыслицей; это вода и огонь.

Первая система, развиваясь, не находила на своем пути никаких препон; вторая натолкнулась на первую, то есть на сопротивление. История становления второй системы являет собою поэтому многовековую борьбу. Эту борьбу не нужно представлять только так, что сторонники старой системы борются против сторонников новой; это был и медленный процесс замещения в сознании, причем новое воспринималось как омоложение.

Первая система выходит за рамки мира, подвластного человеческому восприятию. Поскольку вторая система этими сферами не интересуется, то она стала касаться их лишь в самое последнее время.

Но это еще не все.

До сих пор мы принимали во внимание только разум человека, мы ничего не говорили о его чувствах. Если рассматривать обе системы со стороны эмоциональной, то бросается в глаза чрезвычайно странное психологическое явление, которое мы можем наблюдать непосредственно на себе. Идеи первой системы приводят в действие не только наш разум, но и наши чувства; идеи второй системы наших чувств не тревожат. Если, сталкиваясь с цифрой «три», каждый раз хотя бы отдаленно вспоминают о святой троице, то одновременно всплывает целый ряд неясных представлений, будоражащих душевные силы. Поэты и писатели сообщают нам о своих эмоциях, преимущественно используя именно такие образы. Отсюда ясно, что воздействие такого образа на чувства не бывает различно у разных людей, но, если не считать незначительных оттенков, остается постоянным; оно является свойством образа. Каждая идея из первой системы имеет не только разумное, но и чувственное содержание. Система мира, построенная из таких идей, даст человеческому чувству столько пищи, что оно будет насыщено более чем достаточно и человек не будет испытывать потребности в других источниках эмоций. Отсюда вытекает факт величайшего значения: во время господства первой системы жизнь человеческого чувства привязана к устойчивым и общезначимым понятиям, следовательно, она сама общезначима. Помимо того что первая система поднимается над впечатлениями этого мира, от второй она отличается еще и тем, что организует не только деятельность разума, но и чувств. Само собой разумеется, что, если эмоциональная жизнь организована, могут иметь место невиданные вне эмоциональной сферы по широте и мощи проявления сил.