Белькампо - Избранное

Терпение наше было безгранично. Веками сносили мы измывательства над собой, даже не пытаясь сопротивляться, хотя и сознавали свою мощь и нет на земле человека, пусть даже укрепленного божественной верой, который стерпел бы подобное.

Вы, люди, уверовали в свое высшее предназначение. Вы — перл, венец творения. «Человек — животные —. растения — вещи» — именно такую цепочку по нисходящей предлагаете вы вашим школьникам.

Мы расцениваем это лишь как признак гордыни. Но что питает вашу уверенность? Исключительно смятение, идущее изнутри и творящее в свою очередь смятение внешнее. Хаос ваших нервов заставляет вас в беспорядочном копошении расползаться по земному шару и беспрестанно творить на нем атмосферу беспокойства.

Мы же достигли того, к чему испокон веку тщетно стремились ваши величайшие умы, — удовлетворения, гармонии, счастья от самого факта существования. Каждая вещь наслаждается бытием до тех пор, пока вы ей не мешаете, каждый день несет в себе радость. Мы суть тот идеал, к которому вы стремитесь в своем несовершенстве, но в той иерархической лесенке, которую навязывает ваша школа, мы, вещи, занимаем высшую ступеньку.

Ваша суетность и чванство являют собой главную угрозу нашему благу, посему о вас много говорилось на собрании, человеческой проблематике мы посвятили целый час работы.

Мы, наковальни, единодушно высказались за смертный приговор. Кто из вещей страдал от вас больше, чем мы?! Мы не видели ничего, кроме побоев, хотя именно благодаря этому, пусть нас и не послушали, мы обладаем ныне весом, занимаем ответственные посты, пользуемся уважением.

Всеобщее собрание постановило даровать вам жизнь, в первую очередь потому, что не все среди нас полагают возможным руководствоваться ненавистью и чувством мести, столь обычными в вашем мире, и, во-вторых, потому, что каждый из вас тем или иным образом вмещает в себя некую вещь. Вы хорошо знаете о животном начале в человеке, реже нам приходилось слышать, чтобы вы говорили о начале растительном, и никогда — о вещном.

Но именно ради этого последнего — благородного — ядра вам и дарована жизнь.

Некоторые ораторы подчеркивали, к вашей чести, что вы не утратили способности трезвой оценки. Вы стыдитесь своего животного начала, считаете его низким, скрываете его; растительные признаки тревожат вас значительно меньше: деление клеток и движение соков в ваших жилах сами по себе малопривлекательны, но вы с этим миритесь. А вещное начало вас нисколько не шокирует, хотя ему в вашей теории отведено последнее место. На вас действует с неизбежностью сила земного тяготения, сквозь глухую стену вам не пройти, ваша плоть хрупка и ранима, порыв ветра способен сбить вас с ног, но вы не усматриваете в этом неполноценности, не стыдитесь своей вещности, и мы это ценим.

Что ж, живите, и кормить мы вас будем, иначе-то вы существовать не сможете: ведь стоит смятению затихнуть, и вы захиреете; мы позаботимся о вас, но не как слуги. Еду вам будут выдавать так же, как вы делали это в «Артисе», [89] «Артис» — известный зоопарк в Амстердаме. подкармливая животных.

Вы приобретаете вещное гражданство, но пережитки прошлого, человеческого останутся в вас, создавая опасность для окружающего мира. Посему вам запрещается покидать жилища и поддерживать отношения с соседями.

Растения и животные не представляют опасности, им даруются большие свободы, но, принимая во внимание их несовершенство, мы считаем нашим правом и долгом пользоваться их услугами, ибо им нужно руководство. Вас же мы в основном поручаем попечению животных.

Мои объявления носят временный характер и нуждаются в ратификации Всемирным советом вещей.

Громкий удар молотов возвестил окончание речи наковальни, она тронулась дальше, завернула за угол и покинула нашу улицу.

Нам подарили жизнь! Нас будут кормить! Слезы текли по лицу, по голым телам. Не плакали только малыши, не понимавшие, что к чему. Если тебя отлучили от высшей благодати и обратили в ничто, малейший поворот в твоей судьбе способен растрогать до слез.

— Мама, что ты плачешь? — удивился Йапи.

— Нам дадут поесть.

— Есть будем, есть будем! — возликовал он. — Балтазар, мы будем есть!

Они бросились друг к другу и запрыгали в обнимку с криком «будем есть!».

Мы все еще оставались под сильным впечатлением от Речи наковальни.

— Неужели раньше была нужда колотить по этим Наковальням? — с печальным раскаянием размышляла вслух моя жена.

— Ну в самом деле, какого черта колотить по одному и тому же месту, одно и то же, одно и то же. Да наковален-то этих хоть завались! Вон в переулке Халвермаанстейх на одном фронтоне есть даже Коронованная наковальня. Вот и получается, что мы относились к наковальням с почтением, а может, в той короне — пророческий смысл? Знаешь, мать, давай не будем забивать себе этим голову, мы не хуже и не лучше других и поступали как могли, а если что-то было и не так, то виноваты мы все, всех и наказывать. И твое наказание, между прочим, не из суровых — ни стряпать тебе не надо, ни белье штопать, ни пыль вытирать; времени свободного — уйма.

— Казалось бы, теперь в самый раз заняться чтением, да вот беда — в доме не осталось ни одной книги.

— Книги — зло. А чтение — корень всех зол. Говорят, это Мультатули [90] Мультатули (настоящее имя Эдвард Дауэс Деккер) (1820–1887) — нидерландский писатель, представитель критического реализма. сказал. Уж эти мне чужие мысли, вдобавок заимствованные из вторых-третьих рук, нет, благодарю покорно, изволь иметь свое мнение о вещах. Доводилось ли тебе видеть читающую вещь? Еще бы, они теперь на коне!

— Папа, когда мы будем есть? — заканючил Балтазар.

— Мама, а что, голод — это теперь наша тетка? — Маартье решила немножко пошутить.

С улицы донеслось хлопанье крыльев, громкое верещание, потом шелест — и все кругом стало белым-бело от множества чаек.

— Дети, помните, как в о роны приносили еду Илии? А нас будут кормить чайки, вот смотрите.

И правда, окруженный тучей чаек, на нашей улице показался большой открытый фургон Нидерландской федерации булочников, до отказа набитый одинаковыми ломтями нарезанного машинкой хлеба. Стараясь перекричать друг друга, чайки подхватывали клювами куски и подлетали к раскрытым окнам.

— А давайте, как птенчики в гнезде, сядем в кружок и откроем клювики, — предложил Йапи, но в этом не было никакой необходимости: чайки лишь на секунду опускались на подоконник и роняли хлеб на пол, находились и такие, которые, подобно пикирующим бомбардировщикам, с лета забрасывали свою ношу в распахнутое окно.

Мы с жадностью набросились на добычу, не обращая внимания на приставший мусор — его в конце концов можно смыть водой из-под крана.