Белькампо - Избранное

Любая служанка знает, как досадно, если срок подписки на газету истекает прежде, чем закончилось печатание романа, — но такова наша общая участь. И для умов великих и любознательных это поистине трагично. У нас просто в голове не укладывается, что Ньютон никогда не был в кино, а Тамерлан никогда не садился в танк.

Правда, встречаются иногда провидцы, способные светом своего гения озарить будущее, такие, как Жюль Верн или ваш покорный слуга Белькампо (да и то лишь в первом томе своих сочинений). Давайте же сделаем то, от чего не в силах удержаться ни одна служанка: бодро, весело перевернем несколько страниц и украдкой заглянем в будущее.

Но не ждите от нас всеобъемлющей панорамы грядущего — это было бы выше наших возможностей. Мы ограничимся небольшим разделом одной определенной науки — нейрохирургией.

Нет в мире ничего более чудесного, чем человеческий мозг. В этом сходятся мнения всех философов и ученых. В опрокинутой вверх дном черепной сковородочке, на которой едва-едва можно зажарить ворону, мы храним самое сложное, самое грандиозное из сущего. Даже ошеломляющие достижения современной техники кажутся в сравнении с мозгом жалкими безделками.

Но не будем тратить время на восхищенные разглагольствования, каждый из нас по себе знает эту мнимую бесконечность с ее мириадами образов, где можно сколько угодно бродить взад и вперед. Словно с факелом движемся мы по темному лабиринту залов, высвечивая по временам то одну, то другую стенную роспись, и не просто картины, но целые фильмы, цветные и озвученные. И каждый день возникают новые залы, новые пристройки. И все мы помогаем возводить один за другим эти новые залы и пристройки. В мозгу образованного человека помещаются, как в Амстердаме, какая-нибудь улица П. К. Хофта [97] Хофт, Питер Корнелис (1581–1647) — первый национальный поэт, драматург, историограф, заложивший основы новых форм лирики и стиля нидерландской прозы XVII века. или парк Вондела, [98] Вондел, Йост ван ден (1587–1679) — великий голландский поэт и драматург, чьи пронизанные гуманизмом и идеями борьбы с общественным злом трагедии составили вершину нидерландского Возрождения. а у других — площадь Рембрандта.

Чем дальше, тем все больше наука склоняется к убеждению, что вышесказанное — не просто метафора, что в нашем мозгу действительно существуют такие улицы и площади. Всему определено свое место, и, если кольнуть сюда, глядь — согнется рука, а если кольнуть в другом месте, глядишь, выпрямятся колени. Ученые знают: если отключить вот этот участок мозга, то забудутся все французские словечки, а если не функционирует другой — человек не понимает, что за штука часы или тарелка с бутербродами.

Все картины воспоминаний — а как еще можно их назвать? — занимают постоянные места в мозговой структуре и никуда не перемещаются, как предполагалось раньше, но все же слегка колышутся, подобно дуновению ветра в пустом пространстве. Наши воспоминания, если придерживаться научной терминологии, локализованы, и современные анатомы и нейрохирурги считают важнейшей своей задачей всемерно уточнить эту локализацию, настойчиво превращая ее в микролокализацию.

Году в 1965-м они уже смогут сказать: в таком-то поперечном срезе такого-то завитка, на площади во столько-то квадратных микрон заложена моя поездка в Арденны; или: в пятой извилине десятой впадины на глубине двадцати микрон Абе забивает гол.

Такова первая основная линия процесса развития.

А теперь вторая.

Наше сознание ползет или скачет галопом, озаренное восковой свечкой или факелом — у кого как, — по лабиринту нашего мозга, освещая то одно, то другое — словом, все, что нам заблагорассудится. Но вот закавыка: точь-в-точь как у иной фисгармонии, нажмешь на клавишу, а чуть дальше срабатывают еще несколько, так и здесь — осветишь что-нибудь — и хлоп! — гораздо дальше тоже вспыхивает огонек, а то и не один, вроде как целый ряд уличных фонарей. Картины воспоминаний не существуют по отдельности, но каким-то таинственным манером переплетаются с другими образами, так что мысль об одной вещи влечет за собой и мысль о других вещах.

Узы, связывающие наши мысленные представления, называются ассоциативными связями, и нетрудно вообразить, как по ним с огромной скоростью мчится этакая искра сознания, принимающая на себя как бы функции фонарщика. Разумеется, у одного сеть таких связей богаче и сложнее, а у другого проще, в зависимости от жизненного опыта и образованности, да и, кроме того, у каждого человека они совершенно разные.

И потом, некое воспоминание, некий мысленный образ вовсе нам не безразличны. Они производят то или иное впечатление, заставляют печалиться или радоваться, несут эмоциональный заряд, опять-таки разный для разных людей. «Домик у моря», например, воплощает для одного самое прекрасное, для другого — самое мучительное из всего, что он когда-либо испытал.

Воспоминания бывают хорошие, а бывают и плохие. По счастью, плохие воспоминания со временем сглаживаются — отчасти потому, что их вытесняют более поздние переживания, отчасти потому, что человек привыкает к своему горю, — но порой встречаются воспоминания настолько скверные, настолько злокачественные, что они способны надолго отравить психику человека. И тогда он заболевает.

Что же делать такому человеку? Вначале он пытается развесить на путях к этим воспоминаниям таблички «вход воспрещен», но этого недостаточно, наш фонарщик не всегда обращает внимание на подобные запреты. И если не удается побороть болезнь, человек обращается к врачу.

Когда он в известной мере окрепнет духом и сможет сопротивляться своему недугу, некоторые врачи попробуют ему помочь, вновь воскрешая фатальные воспоминания и таким образом отнимая у них былые чудовищные черты. Приверженцы фрейдизма вдобавок выбирают путь затяжного, длящегося годами психоанализа и копания в прошлом, другие предпочитают добиться успеха молниеносной активизацией всех мозговых клеток, то есть тотальным приведением в сознание посредством электрошоков. При этом нередко создается впечатление, что воспоминание давно уже истлело само по себе, а вовсе не по милости табличек «вход воспрещен».

Для нас гораздо важнее другой метод, возникший в последние годы. Он заключается в том, чтобы отсечь ассоциативные пути, ведущие на так называемую вражескую территорию. Берут скальпель и на миг вводят его в мозг. Называется это лоботомией.

Конечно, кромсать что попало нельзя, необходимо оставаться в пределах белого вещества, то есть массы, сформированной из ассоциативных связей, в пределах трехмерного вместилища миллионов рельсов и миллиардов стрелок карманного формата. Скальпель хирурга перерезает несколько тысяч нитей, а среди них, видимо, и те, что нужно, поскольку иногда это помогает.