Леонид Иванов - Глубокая борозда

Когда поселок остался позади, Соколов достал папиросы, закурил и замолк. Задумался.

День клонился к вечеру. На горизонте солнце встретилось с черной тучей, врезалось в нее золотистыми стрелами. Но победила туча, она наглухо закрыла солнце.

— Скажите, Иван Иванович: почему вы с такой легкостью приписали пятьсот гектаров посева?

— Будете в газету писать? — Соколов повернулся ко мне, и его внимательные глаза строго глянули из-под густых бровей. — Ну что ж, факт, понимаешь, налицо…

Я подумал, что он обиделся. Но еще в райкоме мне показалось, что Соколов говорил не откровенно, что на приписку он пошел по какой-то другой причине. Да и слова Павлова о том, что Соколов что-то мудрит, подтверждали сомнение. Как бы вызвать Соколова на разговор? С кем это он сейчас говорил? Степан Иванович… Степан Иванович… Вспомнил! Это было, видимо, лет шесть назад. Также в апреле… В кабинете секретаря обкома. Новый секретарь проводил свою первую весну в нашей области. А весна выдалась необычной — слишком ранней, и секретарь созвал ученых и специалистов для совета. Да, совершенно точно! Отчетливо вспомнилась даже дата этого совещания. И год. Это было в 1949‑м. Шестнадцатое апреля. Секретарь обкома поставил один вопрос: о сроках сева. Первым слово взял директор научно-исследовательского института Верхолазов. Он безапелляционно заявил: «Сегодня шестнадцатое апреля, и мы уже явно запоздали с севом пшеницы».

После Верхолазова выступило человек пять ученых. Они не возражали Верхолазову, лишь сделали оговорки о качестве семян, о правильной обработке земли. И вдруг это единодушие было нарушено. Поднялся тот самый Степан Иванович, с которым только что разговаривал Соколов. Он назвал множество цифр за различные годы. Выяснилось, что он работает на сортоиспытательном участке в одном из колхозов области и собрал личные наблюдения лет за пятнадцать. С цифрами в руках он доказывал, что ранние сроки сева в Сибири или по крайней мере в их районе резко снижают урожай. Ранние посевы, говорил он, не только хуже урожаем, но они способствуют сильному засорению полей.

— Когда же начинать сев? — спросил секретарь обкома.

— В мае. Сеять раньше мая — заранее обрекать колхозы на недобор урожая.

Это смелое заявление, идущее вразрез с мнением больших ученых, смутило многих. Слышались шепотком высказанные иронические замечания, смешки.

Тогда снова выступил Верхолазов. Он умел говорить, умел и держаться. Заметил, что он объяснил только свою точку зрения, и как бы мимоходом усомнился в правильности опытов, результаты которых сообщил… Ага! Наконец-то я вспомнил и фамилию: Степан Иванович Наливайко. Точно!

Секретарь обкома слушал всех внимательно, от каждого оратора требовал ясного ответа: сеять или ждать?

Хотя среди присутствующих было немало любителей поговорить, этот вопрос, требующий конкретного ответа, ограничил число ораторов.

Закрыв совещание, секретарь обкома попросил остаться и Наливайко и Верхолазова. А вечером снова пригласил нескольких ученых из тех, кто высказывался днем. Потом звонили в районы. И трудно сказать, как бы в тот год решился вопрос со сроками сева, если бы об отставании области на севе не упомянули в передовой «Правды». Это решило вопрос, и к первому мая область засеяла что-то около восьмидесяти процентов плана. А в майские праздники сильно похолодало, в воздухе замелькали белые мушки. Дней на шесть сев прекратился, и остальные двадцать процентов досеяли только к концу мая. И хотя для последнего сева, вполне понятно, остались самые худшие поля, урожай на них оказался в два-три раза выше, чем на самых первых посевах по парам и хорошей зяби.

Уже зимой, подводя итоги года, секретарь обкома на одном из совещаний назвал такую цифру: из-за слишком ранних сроков сева колхозы и совхозы недобрали пятнадцать миллионов пудов пшеницы.

Верхолазов был отстранен от руководства институтом. Агрономы оживленно дискутировали вопрос о лучших сроках сева. При этом многие уже знали об опытах колхозного ученого Терентия Семеновича Мальцева, который сеет хлеба только во второй половине мая и всегда получает высокий урожай.

И в своих планах на 1950 год агрономы намечали начать сев в первой декаде мая. Но природа сама назначила срок сева. Весна оказалась поздней, и отсеялись к началу июня. Но урожай в области был высокий, даже очень высокий.

Секретаря обкома перевели на другую работу, на его место приехал новый, совершенно не знакомый с условиями Сибири. Очередная весна выдалась снова ранней, сеять начали опять очень рано, и хлеб уродился плохо.

Все это пробежало в памяти, и я спросил Соколова, где работает Наливайко.

Соколов поднял голову.

— Наливайко?.. Степан Иванович так и работает лет уже двадцать на испытательном участке в соседнем районе. Ну, и в наш район иногда заглядывает. По старой памяти. С ним очень дружил Иван Сергеевич Козлов — секретарь, про которого я рассказывал. Друг к дружке ездили… А вы что, знаете Степана Ивановича?

Я сказал, что встречался с ним.

— Наш ученый, — проговорил с некоторой торжественностью в голосе Соколов, подчеркивая слово «наш». — Да, наш ученый, — повторил он и подстегнул коня. Тот испуганно рванулся и помчал, разбрызгивая дорожную грязь.

— Вы, Иван Иванович, сорок девятый год помните?

— А кто же его не помнит. Весна была ранняя, как и нынче.

— А тогда вы в какие сроки сеяли?

— В какие Степан Иванович советовал. Только тогда дело совсем другое было. Техники, понимаешь, было много меньше, как ни начинай, а дней двадцать просеешь. Начнешь в ранние сроки и дойдешь до поздних. В среднем-то урожай и терпимый. А теперь при нашей технике можно в десять, а то и в восемь дней посеять. Сунься вот в такую почву — пропал колхоз, без хлеба останется. — Соколов остановил лошадь, вылез из ходка. — Полюбуйтесь, — говорил он уже с полосы.

Я подошел к нему.

— Вы понимаете в агрономии? — спросил Соколов.

Я ответил, что учился на агронома.

— Тогда сами поглядите. — Он разворошил верхний слой, набрал в пригоршни земли и протянул мне. Комок холодной земли тяжело лег на ладонь.

— Вот вы скажите: есть какая-нибудь жизнь в земле? Никакой нету! Семена сорняков еще не наклюнулись, а мы хотим отдать земле культурное зерно. Смешно! Сорняки-то, понимаешь, тут чувствуют себя что рыба в воде, а культурное… оно и есть культурное. Ему человек помочь должен. — Соколов явно нервничал, губы его дрожали. Разминая землю на ладони, он продолжал уже тише: — Сама природа подскажет человеку, в какие сроки сеять.

Когда мы двинулись дальше, Соколов сказал:

— Это я говорю не свои слова. Это Терентий Семенович да вот Степан Иванович и многие другие так думают.