Бела Иллеш - Тисса горит

— Жар у него сейчас довольно сильный — тридцать восемь и девять, — сказала она. — Я останусь на ночь. Может быть, мадам, вы будете так добры дать мне что-нибудь для постели… Я лягу на пол.

— Д-да, конечно… Барышня, а… как разрешите вас звать?

— Меня зовут Верой.

Андрей пролежал в постели четыре дня.

Вечером, в половине восьмого, Тимар по просьбе Веры зашел в маленькую кондитерскую на углу Стефанского проспекта и проспекта Арены. Там Андрей условился с кем-то встретиться. Но он заболел, и Тимар должен был заменить его. С кем же, однако, предстоит ему встретиться?.. Там будет видно. Вера вкратце объяснила ему суть дела.

Около половины восьмого к столу Тимара подсел худощавый высокий молодой человек в очках.

— Моя фамилия Деме, — представился он.

— Вы, браток, теперь лишний, — приглаживая свои коротко подстриженные щеточкой усы, обратился Деме к Мартану, вошедшему вместе с ним в кафе.

— Я всегда лишний, когда дело доходит до кондитерской, — сказал Мартон, улыбкой смягчая горечь слов. И вышел.

Тимар расплатился. Они пошли по Стефанскому проспекту, по направлению к проспекту Стефании. Здесь Стефанский проспект застроен лишь с одной стороны, — на другой начинается городская роща.

— Может, мы перейдем на другую сторону? — предложил Тимар, указывая на обнаженные силуэты деревьев, которые в слабом свете безнадежно борющихся с туманом уличных фонарей принимали фантастические формы.

— Как раз наоборот, брат мой, — отверг его предложение Деме. — Я предпочитаю ходить там, где больше народа: это менее заметно и, значит, более безопасно. Важнейшие приказы я раздаю всегда на самых людных местах проспекта Андраши или Ракоци. Однако, взгляните! Эти деревья… Бр-р-р!.. Они, словно какой-то страшный враг, протягивают ко мне свои руки. Вот те сжаты в кулак, эти растопырили пальцы. Семь, девять пальцев, бр-р-р!.. На некоторых кольца. Да, кольца… Не заметили?

— Не понимаю, — сказал Тимар, — о каких кольцах вы говорите?

— Не понимаете? Ну ладно, бросим это. У каждого своя фантазия. Впрочем, это неважно. Сейчас речь идет не об этом. Что же касается дел — я к вашим услугам.

Тимар без долгих разговоров заявил, что он желает познакомиться с организацией, которую Деме представляет. Если все в порядке, организация будет вовлечена в работу.

— Как вы изволили сказать?

Тимар повторил.

— Ха-ха-ха, братец, не торопись! Здесь, видно, какое-то маленькое… да какое там маленькое — громадное недоразумение! Насколько я понимаю, целью переговоров является включение ваших мелких организаций в партию? Так, что ли?

— В какую партию? — удивился в свою очередь Тимар.

— Партия в нашей стране одна — Венгерская коммунистическая партия.

Тимар промолчал. Он не знал, что сказать, не понимал, с кем он имеет дело — с сумасшедшим или с провокатором. Но ведь Вера говорила, что дело серьезное. И Мартон вряд ли приведет с собой провокатора. Это невозможно. «Ну, ладно, посмотрим», — подумал он.

Сначала Тимар хотел бросить своего спутника и скрыться в рощу без всяких объяснений, но теперь он раздумал.

— Видите ли, — продолжал Деме, — я вас лично не знаю, но я знаю тех, кто вас послал сюда. Особо хорошего мнения у меня на их счет нет, но и ничего дурного сказать о них не могу. В общем это честные ребята, и если они вас послали, это говорит за то, что и вы должны быть в общем честным парнем. Поэтому я и хочу взять вас на наше совещание, которое начнется через полчаса. И лучше, если до тех пор мы не будем заводить никаких переговоров. То, что вы там увидите и услышите, я уверен, сразу рассеет все ваши сомнения. Согласны?

Они проехали на трамвае несколько остановок, затем прошли пешком — в обратном направлении. Эту игру они повторили несколько раз, пока наконец не оказались перед той же самой кондитерской, откуда недавно вышли. Было уже около десяти.

— Я живу в этом доме, — объяснил Деме. — Квартира, в которой я занимаю комнату, принадлежит моей бабушке. Бабушка моя как по происхождению, так и по материальному положению и мировоззрению — наш классовый враг. Но она настолько несознательна, что, хоть и догадывается, кто я такой, все-таки меня терпит. Я в свое время не буду с ней так церемониться.

Оба окна в комнате Деме были занавешены. Толстый ковер заглушал шум шагов. В комнате стояли низкий широкий, покрытый ковром диван, большой письменный стол, книжный шкаф и десяток тяжелых резных стульев. Стулья были расставлены вокруг письменного стола, на котором среди книг, журналов и газет возвышалась массивная лампа, покрытая красным шелковым платком вместо абажура. Лампа освещала лишь небольшой круг около стола, большая часть комнаты тонула во мраке.

За четверть часа собрались еще около десятка «братьев». Входя, никто не здоровался.

— Этот буржуазный предрассудок мы бросили, — объяснил Тимару Деме.

Последним, к немалому удивлению Тимара, вошел Мартон, который, по знаку Деме, закрыл за собой дверь на ключ.

Деме уселся в кресло за письменным столом, гости разместились на стульях, Мартон и горбатый блондин в очках устроились на диване.

«Двое из них студенты, — определил про себя Тимар, — а может быть, служащие. Остальные — рабочие».

— Кроме членов комитета здесь присутствует еще один брат, — громко заявил Деме. — Он представитель некоторых организаций, именующих себя коммунистическими, но в партию еще до сих пор не влившихся. В повестке дня: пункт первый — отчет секретариата о взаимоотношениях партии и Коминтерна. Пункт второй — доклад военных организаций. Наконец — текущие дела. Имеются другие предложения? Таковых нет? Предложение секретариата принято единогласно. Брат Евгений, — обратился он к Мартону, — ты будешь вести протокол.

Доклад о взаимоотношениях партии и Интернационала делал сам Деме. Говорил он гладко, красивым звучным голосом, но слишком быстро. Правой рукой он опирался на стол, левой покручивал усики.

Собрание слушало его с большим вниманием. «Как будто по команде», — подумал Тимар. Все кивали головами в такт речи оратора. Один только Мартон, усевшись по-турецки, без устали барабанил пальцами по подошве своих огромных ботинок и украдкой бросал взгляды на Тимара. Тимар сидел неподвижно, внимательно наблюдая за ораторствующим Деме и его покорными слушателями.

Деме яростно нападал на Третий интернационал за пренебрежительное отношение к Венгерской коммунистической партии. Но в то же время он как будто его и защищал.

— Брат Александр, — заявил он, повышая голос, — был не прав, называя Ленина оппортунистом. Секретариат, на основании тщательного расследования, установил, что Ленин не оппортунист, он просто плохо информирован. Случается, — продолжал он уже несколько тише, — случается, что и я ошибаюсь. Почему же не мог ошибиться Ленин? Прошу не ставить так вопроса: или он — или мы. Наш долг — его информировать. Ведь нельзя же отрицать его больших заслуг. Мы должны дать ему возможность исправить ошибки. Да, да! Наш долг спасти его для революции. Конечно, если это нам не удастся…