Бела Иллеш - Тисса горит

Петр не знает, о чем ему еще рассказать. Жена Шмидта уже с час как вышла из дома. А Петр все сидит у постели больного, прикрытого вместо одеяла пальто.

— О чем же еще рассказать, товарищ Шмидт?

— Все равно о чем, — шепчет больной.

— Вы знаете, Москва… — Петр вдруг вспомнил: Москва обменит! — Москва освободит венгерских коммунистов, сидящих в тюрьмах со времени падения диктатуры. Коммунистов обменят на военнопленных офицеров.

Шмидт не понимает.

Петр объясняет ему.

— Всех нас обменят, — бормочет Шмидт, снова теряя сознание, — всех нас, всех…

Глаза его устремлены на потолок. Он с трудом дышит.

Петру знакомо это дыхание, знаком свинцовый цвет лица.

Спустя полчаса он закрывает глаза Шмидта.

В трамвае — Петр ехал в город — стиснутые между пролетарских женщин, сидели двое полицейских. Полицейские молчали. Молчали и женщины. Говорили глаза. Напротив тучных полицейских сидела женщина, укутанная в шотландскую шаль. Ее горящий ненавистью взгляд впился в лицо полицейского. Тот отвернулся. Но, словно притянутый магнитом, обернулся вновь и посмотрел на худое морщинистое лицо с темными кругами под глазами. Полицейский поднялся. Его взгляд остановился на другом лице: заплаканные глаза, готовые выпрыгнуть из орбит и впиться в его упитанную физиономию.

Полицейские вышли на площадку. На следующей остановке они сошли с трамвая.

В редакции Петр встретил Гайдоша. Поработали с час. Потом вместе вышли на улицу. Гайдоша вызвали в полицию. Петр спешил в типографию. Чтобы сократить путь, они пересекли проспект Кертнера.

Осколки стекол разбитых витрин топтали ноги, обутые в широконосые ботинки, гетры и крошечные лакированные туфельки. В магазинах шла лихорадочная работа. Прибывали партии новых товаров.

Разбитые витрины охранялись полицией.

Господа в светлых пальто с огромными меховыми воротниками и звонко щебечущие дамы с ярко накрашенными губами, с бриллиантами в ушах, величиной с орех, одаривали полицейских сигарами и папиросами, пожимали им руки, похлопывали их по плечу.

Поражение не убило бодрого настроения Гайдоша.

Не так восторженно, как Готтесман, но с такой же непоколебимой верой говорил он о будущем. Об уроках вчерашнего дня. Вчерашний день разоблачил социал-демократию и на опыте показал, какое значение имеет, кто руководит рабочими — социал-демократия или коммунисты.

— Если бы социал-демократической партии не существовало! — вздыхает Петр.

— Но она существует, — страстно говорит Гайдош. — Она существует! — почти кричит он. — И мы должны с этим считаться. Она существует, и поэтому борьба будет долгой и трудной!

На углу Грабена, где готические башни церкви св. Стефана бросают тень на Корсо, они расстались.

Петр остановился на минуту.

— Долгой и трудной… Долгой и трудной… — повторил он.

Публика, наводнявшая Корсо, почти прижала Петра к стене.

Темой разговоров служила не вчерашняя забастовка. Дамы и господа, расхаживавшие по осколкам оконных стекол, среди опустошенных витрин, болтали о Цюрихе, о венгерской кроне, о марке, о новых автомобилях, о драгоценностях, о яхтах. Улица звенела от веселого смеха, от победоносных гудков возвращавшихся в Вену автомобилей.

— Борьба будет долгой и трудной, — повторил Петр, медленно пробираясь к типографии. — Она будет долгой и трудной. Но мы доведем ее до конца!

Президиум совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Суп из говядины с картофелем, приправленный красным перцем.

Забастовка, объявленная во время брест-литовских мирных переговоров с целью заставить правительство отказаться от аннексионистских замыслов.

Красный перец.

Венгерские части австро-венгерской армии.

У австрийцев итальянский фронт считался самым опасным.

Последний виднейший политический деятель австро-венгерской монархии, вождь венгерских крупных аграриев, много лет подряд бывший министром-президентом.

Губернатора.

В то время всех солдат, вернувшихся из плена и говоривших по-русски, подозревали в большевизме.

Эмбер — по-венгерски — человек.

Из манифеста советского правительства Венгрии.

Гостиница.

Главное полицейское управление.

Прозвище, данное личной охране венгерских народных комиссаров.

Песня венгерских партизан после подавления революции 1848 г.

Область прежней Венгрии в Карпатах.

Глава административного округа.

Венгерская газета, издававшаяся в Вене.

Летом 1918 г. в г. Питтсбурге (Сев. — ам. соед. штаты) состоялся «Конгресс стремящихся к своему освобождению европейских народов». По заключенному на этом конгрессе между «представителями чешского и русинского народов» (Массарик и Цаткевич) соглашению русинские области, которые отпадут от Венгрии в случае победы союзных держав, войдут в состав нового «Чехословацкого государства, на началах широкой автономии и с самостоятельным парламентом». После того как в апреле 1919 года чешские и румынские войска оттеснили венгерскую Красную армию и русинскую Красную гвардию на левый берег Тиссы, «освобожденная русинская земля» попала под власть военной диктатуры. Военным губернатором назначен был французский генерал Пари.

Франц Ракоци — вождь восстания против Габсбургов (1700–1711 гг.) в котором участвовали крестьянство и мелкопоместное дворянство. По поводу освободительной борьбы Ракоци существует большая, интересная, насыщенная социальным содержанием литература, которую нынешние реакционные силы Венгрии пытаются использовать в своих целях. Мункачский замок играл огромную роль как во время реакции, так и во время восстаний против Габсбургов. В сороковых годах XIX в. замок был реставрирован и теперь продолжает содержаться в исправности. С тех пор, как он перестал служить тюрьмой, он пустует.

Все встречающиеся в романе географические названия и обозначения подлинны, за исключением названия «Пемете». Возникновение последнего тесно связано с событиями 1920 г. Ввиду того, что цензура запрещала любую статью, вскрывавшую жестокости, чинившиеся чешскими легионерами и жандармами, или продажность властей, автор вынужден был опубликовать ряд небольших новелл, в точности воспроизводивших содержание запрещенных статей, но относивших место действия к вымышленному местечку «Пемете». Цензура пропустила эти новеллы, и это название в короткое время вошло во всеобщее употребление. Желая обрисовать местные условия, всегда, и в публичных выступлениях и в печати, говорили о Пемете. События, приуроченные в романе к Пемете, в действительности происходили на лесопильном заводе, расположенном к северу от Ужгорода, близ Ужокского горного прохода.