(Джордж Байрон - Марино Фальеро, дож венецианский

Ответит за меня, коль сердце спросит

Свое, его приведшее сюда.

Вам, как и прочим, мой позор известен;

Ваш суд - иной, не тот, что приговором

Обиду на обиду взгромоздил...

Избавьте от рассказа... Здесь - да, в сердце,

Моя обида, но слова, поток

Бесплодных жалоб, мной уже пролитый,

Лишь подчеркнули б старческую слабость,

А цель моя - умножить силу сильных,

Их к действию понудить, а не к битве

Оружьем баб. Но что вас понуждать?

Несчастья лиц - плод общего разврата

Страны, что ни республика, ни царство,

Где ни народа нет, ни короля,

Где все пороки древней Спарты - без

Ее умеренности и отваги.

Вожди спартанцев воинами были,

А наши - сибариты. Мы ж - илоты,

И я - всех ниже, самый жалкий раб,

Хоть напоказ, всех ярче наряженный:

Так древний грек, в забаву для детей,

Напаивал рабов... Вы здесь - низвергнуть

Уродливое это государство,

Карикатуру власти, привиденье,

Что можно кровью лишь изгнать. Тогда

Мы воскресим закон и справедливость,

В республике свободной воплотим

Не безначалие, а равноправье;

Все рассчитав, как бы колонны храма,

Распределив упругость и нагрузку,

Соединив изящество и прочность,

Так, что нельзя ни части шелохнуть

Без нарушенья общей симметрии.

При столь великой смене быть хочу я

Одним средь вас - коль верите вы мне.

А нет - убейте: мне возврата нету,

Мне легче пасть от рук сограждан вольных,

Чем день прожить в обличий тирана

Слугой тиранов. Не такой я, нет,

И прежде не был, - летопись прочтите.

Я на мое правление сошлюсь

Во многих городах; они вам скажут:

Я - угнетатель или человек,

Сочувствовавший людям, мне подвластным.

Будь я лишь тем, кого искал Сенат,

Разряженной фигурой в побрякушках,

Безмолвным манекеном государя,

Бичом народа, скрепщиком указов,

Союзником всегдашним Сорока,

Врагом всех мер, коль нет на них согласья

Совета Десяти, льстецом Сената,

Щитом, шутом и куклой - о, тогда

Хам, плюнувший в меня, не поощрялся б!

Причина бед моих - любовь к народу;

Об этом знают многие, другие

Узнают после. Ныне ж - вам вручаю,

Что ни случись, остаток дней моих,

Остаток сил - не жалкой силы дожа,

А человека, кто великим был,

Покуда не унизился до трона,

Но сохранил еще и ум и личность;

Я ставлю славу (а она была)

И жизнь (недорогую близ могилы),

Надежду, сердце, душу - ставлю на кон!

Вам и вождям я отдаюсь таким

Как есть. Примите ж иль отбросьте князя,

Кто будет гражданином иль ничем

И кто свой трон для этого покинул!

Календаро

Да здравствует Фальеро! Вольной будет

Венеция!

Заговорщики

Да здравствует Фальеро!

Израэль

Ну что, друзья? Не войску ли он равен

Для нас?!

Дож

Не время для похвал, не место

Для ликований. Ваш я?

Календаро

Да, и первый

Меж нас, как первым в государстве был!

Будь нам вождем, будь генералом нашим.

Фальеро

Вождь, генерал... Я вел полки под Зарой;

Я правил Кипром и Родосом; дожем

Венецианским был... Мне ль опуститься,

Начальствуя над кучкой... патриотов?

Я званья родовые не для новых

Сложил с себя, а чтобы равным стать

Сообщникам моим. Но к делу. План ваш

Известен мне от Израэля - дерзкий,

Но исполнимый при моем участье

И при незамедлительном начале.

Календаро

Лишь прикажи. Не правда ль, братья? Все

Готово для внезапного удара.

Когда ж начнем?

Дож

С зарей.

Израэль

Так рано?

Дож

Рано?

Скорее поздно. С каждым часом больше

Опасность - и особенно теперь,

Когда я с вами. Вам ли неизвестен

Сенат и Десять? Их шпионы - очи

Патрициев, кому страшны рабы их

И я вдвойне сомнителен как дож?

Я говорю: разить немедля надо

И в сердце гидры. Головы - потом.

Календаро

К твоим услугам меч мой и душа,

Дружины, все по шестьдесят, готовы;

С оружьем все, как Израэль велел,

И ждут в местах, назначенных для сбора,

Великого удара. Пусть же каждый

Из нас отправится на пост. Но что

Сигналом будет нам?

Дож

Когда ударят

На Санто Марко в колокол большой,

Звонящий лишь по приказанью дожа

(Последнее из жалких прав моих),

Все к Марку!

Израэль

Дальше?

Дож

Каждая дружина

Пускай особой улицей идет,

На площадь проникая. По дороге

Пускай кричат, что генуэзский флот

У гавани замечен на рассвете;

Дворец, придя на площадь, окружите;

Двор - мой племянник во главе моих

Вассалов, храбрых и вооруженных,

Займет. Под звон колоколов кричите:

"Враг в наших водах, Санто Марко враг!"

Календаро

Теперь я понял. Дальше, государь мой?

Дож

Вся знать сбежится на Совет, не смея

Не внять сигналу грозному, что грянет

С высокой башни нашего святого;

И эту жатву тучную не медля

Мы соберем - мечом, а не серпом.

А опоздавших или непришедших

Легко мы уберем поодиночке,

Раз большинство поляжет здесь.

Календаро

Скорей бы

Миг наступал! Смертельным будет каждый

Удар!

Бертрам

Я снова, государь, простите

Задам вопрос, мной заданный уже

До появленья Израэля с вами,

Союзником великим, кто сулит нам

Успех и безопасность. В них мне брезжит

Пощада для иных из наших жертв.

Ужели все должны погибнуть в бойне?

Календаро

Кто попадется мне или моим

Мы пощадим, как нас они щадили.

Заговорщики

Всем смерть! Болтать о жалости не время!

А нас они жалели, хоть притворно?

Израэль

Все это хныканье, Бертрам, нелепо

И оскорбляет нас и наше дело!

Как не понять, что пощаженный будет

Мстить за погибших и для мести жить?

Как отличить невинных от преступных?

Все их дела - одно, одно дыханье

Единой плоти: все они срослись,

Чтоб нас давить. Уже того довольно,

Что мы детей их пощадим; и то

Сомнительно: щадить ли все отродье?

Порой охотник одного тигренка

Из выводка оставит, но не будет

Щадить самца и самку полосатых,

Чтоб не погибнуть в их когтях. Но, впрочем,

Я поступлю, как дож Фальеро скажет;

Пусть он решит - щадить нам? и кого?

Дож

Не спрашивайте. Искушать не надо.

Решите сами.

Израэль

Вам известны лучше

Их личные достоинства; мы знаем

Общественный разврат их, гнет их гнусный

И ненавидим. Если есть меж ними

Достойный жить - скажите, назовите.

Дож

Отец Дольфино был мне другом; с Ландо

Я бился рядом; был с Корнаро вместе

В посольстве в Геную; я спас Веньеро

Спасу ль его опять? О, если б мог я

Их - и равно Венецию - спасти!

Они, отцы их - были мне друзьями,

Пока не стал я государем их;

Теперь отпали все, как лепестки

Цветка увядшего, и - сохлый стебель,

Один - кого укрою? Что ж! Я ими

Оставлен вянуть; пусть же гибнут все!