Элигий Ставский - Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

Голос ее доносился из коридора.

- Они у меня в кармане.

Я вспомнил, как сидел в поезде, смотрел на поля и как покупал цветы. Мне хотелось быть сейчас в нашей яме и таскать камни.

Вбежала Ира. В руках у нее была стопка с водой, и в стопке фиалки. Она поставила стопку на приемник, отошла и посмотрела на цветы со стороны.

- Они еще ничего, — сказала она. — Какой ты молодец, что приехал. Ты скучал там? — Она села возле меня. — Скажи мне. — Она спрыгнула вниз, присела и заглянула мне в лицо. — У тебя, кажется, новый костюм? Он тебе идет.

Она выпрямилась и закружилась посреди комнаты, потом подбежала и поцеловала меня. Я почувствовал ее поцелуй. Хлопнула дверь. Вошла тетка. Я посмотрел на тетку и не понял, что с нею произошло. Что-то случилось у нее с лицом. На лице остались только глаза и губы. Губы яркие и большие.

- Вы сидите? — сказала она. — Нам нужно купить телевизор. У всех есть телевизоры.

Когда тетка говорила, губы, казалось, шевелились сами по себе, независимо от того, хотела этого тетка или нет.

- Ты одна? — спросила Ира. — Что случилось? А где Федор Иванович?

- Вы не знаете, Саша, какой телевизор лучше? — спросила тетка.

Я сказал, что не знаю.

Тетка прошлась по комнате, постояла у зеркала, потом села в кресло и вдруг как-то жалко улыбнулась.

- Ирочка, какие бывают телевизоры? — проговорила она. — Ты же должна знать. Дорогие, дешевые, с большими экранами...

Ира подошла к ней.

- Что случилось, Оля?

- Ничего, — сказала тетка. — Просто у меня сегодня день рождения, и мне тридцать восемь лет...

Она наклонила голову и неожиданно отвернулась.

- Нет! — Ира взяла ее за плечи. — Сегодня тебе можно только смеяться. Посмотри на меня. Ну посмотри. Ведь ничего не случилось. Ведь мы же вместе. Нам еще нужно переодеться...

Тетка медленно поднялась, и они ушли. Я взял Цвейга. Сидел и перелистывал. Кто-то позвонил. В коридоре раздались голоса. Открылась дверь, и вошло несколько женщин и мужчин. Я пересел в уголок, к стеллажу. На Ире было бордовое платье. Тетка была в черном. Все говорили как-то слишком громко. Хвалили весну и все время смеялись.

- Надо открыть окно, — сказала Ира.

Она подошла к окну и начала открывать его, откинув занавеску. Я встал, вышел в коридор, снял свой плащ. Ира что-то говорила. И тоже очень громко. Я застегнул свой плащ, потом увидел на столике свой шарф. Сунул шарф в карман. Взял чемоданчик.

По лестнице разносилась музыка. Все та же пластинка: саксофон и ударник. Где-то наверху была открыта дверь. Я спускался медленно. Лестницы были короткие. Пластинка была бесконечная. Все время одна и та же нота. Потом хлопнула дверь, и я услышал голос Иры. Она звала меня, перегнувшись через перила. Я остановился. Она сбежала вниз, загородила мне дорогу.

- Что случилось? — спросила она. — Ты не имеешь права.

Мы смотрели друг другу в глаза. Мне было трудно смотреть на нее.

- Я не понимаю тебя, — сказала она.

- Я еду обратно, в колхоз.

- Саша, я прошу тебя.

Я покачал головой. Пластинка кончилась, и стало очень тихо. Я переложил чемоданчик и сапоги в одну руку.

- Ты опоздаешь. Тебя ждут, — сказал я.

- Саша!

- Мне надо идти.

- Я ничего не понимаю. Ну, тогда оставь мне адрес. Я напишу тебе. Если хочешь, приеду сама.

- Там от станции далеко. И грязь, — сказал я.

- Ничего. Я сообщу, и ты меня встретишь.

В плаще у меня был карандаш. Я достал его и прямо на стене написал адрес. Ира молча смотрела на меня. Я пошел, она осталась на площадке. С подоконника зашипела кошка. Я махнул чемоданом, кошка сжалась, спрыгнула и побежала вниз.

Было не холодно, но я ходил по улицам и долго не мог согреться. Некоторые улицы были темные и точно заброшенные. Лампы дневного света, тусклые тонкие палочки сверху, тянулись между домами синим унылым рядом. Свет их, какой-то неземной и безжизненный, был похож на свет звезд. Другие улицы были ярко освещены, но там было много людей.

На Неве было лучше. Река лежала спокойная и тихо плескалась. Мосты были огромные и черные. Трамваи взбирались на них с трудом и ехали над водой медленно и робко. Потом съезжали вниз на большой скорости.

В парке аллеи были пустые. Мне хотелось, чтобы что-то случилось. Я не знаю что, но чтобы потом я был разбитый, бесчувственный и неподвижный.

Парк кончился, я пошел дальше. У магазинов сидели сторожа. Посередине улицы ходил милиционер. Людей становилось все меньше. Начал накрапывать дождь. Неожиданно город стал совсем пустой. И так же неожиданно я почувствовал, что город сделан из камня. Улицы из камня, набережные из камня, дома из камня. И среди этих улиц и домов я один.

Я пошел к общежитию. Дождь не переставал. Бумага, в которой были завернуты сапоги, расползлась и висела клочьями. Я сорвал ее и выбросил. Город был неуютный и мрачный, огромный и весь закрывшийся.

Я постоял немного у общежития. Кое-где в окнах еще горел свет. Но наше окно было черное и слепое. Моя кровать стояла пустая. И может быть, на подушке лежало письмо от мамы. Я должен был послать ей деньги. В мае нужно послать больше. Было тихо, и я слышал, как мягко и монотонно стучат капли. Раздались голоса. Несколько человек вышли из-за угла. Это могли быть наши ребята. Мне нельзя было встречаться с нашими ребятами. На этой улице я был дезертиром. Я повернулся, надвинул кепку пониже и пошел дальше.

Сразу же за общежитием мостовая была разворочена. Тротуар тоже был завален песком и глиной. Чистой осталась только полоска асфальта у самых домов. Раз или два я попал в глину, когда перепрыгивал через лужи. Потом до меня донеслись какие-то звуки. Впереди что-то стучало и чавкало. Я подумал, что там рабочие, но подошел ближе и увидел, что возле траншеи стоит насос. Вода била из него струей и стекала по желобку. Насос стоял один. Никого больше на улице не было. Я остановился. Поршень чавкал, и весь насос дрожал и захлебывался. Я подумал, что вот он здесь стоит и работает, а люди сейчас спят в своих тихих квартирах, на удобных кроватях, и никому не нужно мокнуть и лазить в эту канаву.

Подошел дворник, попросил папиросу. Я сказал, что не курю.

- Что это делают?

- Газовый провод, — сказал он, вынул мятую папироску и закурил.

Я понял, что ему скучно одному на пустой улице. Он был старый, маленький, и фартук на нем был почти до земли. Прямо перед нами, в переулке, остановилось такси. Постояло, потом развернулось.

- Теперь здесь не проехать, — сказал я.

- Их тут два было. — Старик показал на насос. — Пьяные в двенадцатом часу шли и спихнули. Я пробовал, только мне не поднять. Тяжело одному.

Я заглянул в траншею. Насос застрял между стенками. Я отнес вещи к дому, и вместе мы вытащили насос. Все было в порядке. Только разорвался провод. Я соединил концы - и насос заработал.