Вишну Кхандекар - Король Яяти

Время остановилось. Небо изливало ночь на землю, и она понемногу наполнялась темнотой, как чаша, в которую неспешно вливается густая винная струя. Неторопливость природы была мне нестерпима.

Деваяни так близко. И так отдалена. Облик Деваяни множился перед моими глазами: Деваяни в мокрых одеждах, прилипших к телу, выступает из колодца… Деваяни смеется… Хмурит брови… Деваяни, сверкая украшениями, сидит рядом со мной перед жертвенным огнем… Сколько ни упиваюсь я ее несравненной красотой, мои глаза все жаждут… Сердце мое рвется познать Деваяни, скрытую пока множественностью обликов.

И вот я распахнул дверь в мою опочивальню.

Деваяни полулежала на парчовом ложе. Глаза ее мерцали. Пылая нетерпением, шагнул я к ложу. Деваяни потянулась навстречу мне. Я произнес с улыбкой:

— Правой рукой я коснулся красавицы, помогая ей выбраться из колодца. Желает ли она снова опереться на мою руку?

Я ожидал, что Деваяни улыбнется мне в ответ.

Она молча поднялась на ноги. На ее сияющем лбу прорисовалась морщинка, ноздри затрепетали — я не понимал, был ли то испуг, неудовольствие или любовное притворство?

— Прекрасная Деваяни, — продолжал я, — мой отец одержал победу над богом Индрой. Мне предстоит свершить не меньший подвиг…

Конечно, я надеялся, что Деваяни прильнет ко мне и в нежном смущении скажет, например:

— Зачем нам вспоминать о войнах, когда мы вместе?

Или другое:

— Я поведу твою колесницу!

А я бы ей ответил:

— Если ты со мной, я покорю бога Индру, чтобы спросить, видал ли он на небе красоту, подобную твоей!

Однако Деваяни не дала мне даже раскрыть рта.

До чего прекрасна женщина во гневе! Я позабыл слова, просто привлек Деваяни к себе и, опуская ее на ложе, склонился к ее запрокинутому лицу.

Деваяни выскользнула из моих объятий с силой и гибкостью разъяренной кобры. Я был ошеломлен! Конечно же, я знал, как Деваяни вспыльчива и своенравна. Еще бы — чего стоило одно ее настояние иметь своей прислужницей принцессу Шармишту. Но все же я ее муж! Как она может так вести себя со мной?

— Деваяни, я не понимаю, — начал я, сдерживаясь с немалым трудом, — может быть, тебе что-то наговорили?..

— Здесь нечего понимать. И я никого не слушала!

— Тебя оскорбили?

— Еще бы!

— Но кто посмел?

— Да ты! В эту благословенную ночь, в счастливейший час моей жизни — мой супруг приходит пьяным! Отвратительный запах…

Я опешил…

— Я — пьян?! Я пил вино, но, на мое счастье, я не брахмин, а кшатриям вино не возбраняется!

Гнев и печаль смешались в моей душе. Все осквернить, всю тайну этой ночи — и из-за чего?

— Ты не брахмин, но я дочь брахмина! — не унималась Деваяни. — И не забудь: я дочь святого Шукры, я не выношу этот гадкий запах!

— Я не забыл, что ты дочь Шукры, Деваяни. Но ты моя жена. Жена кшатрия, которому не возбраняется вино. К тому же, всем известно, твой отец…

— О, это было раньше! Отец давно не притрагивается к вину! А он вообще всегда считал вино злом!

— Кто это — он?

Деваяни прикусила язык.

— Кого ты имела в виду?

Подозрение закрадывалось в мое сердце.

— Я жду! Чего ты испугалась?

— Я испугалась?! Я говорю о Каче! И не боюсь назвать его имя!

Кача! Меня кольнула ревность.

— Деваяни.

Я знаю, что мой голос был и сух и резок.

— Ты во дворе королей Хастинапуры. Это не обитель святого Шукры и не хижина Качи. Я — Яяти, король Хастинапуры, а не послушник богобоязненного гуру. Здесь я властелин всего, и ни Кача, ни премудрый Шукра не смеют вмешиваться в мои дела! А ты — моя жена, и твой первейший долг — радеть о моем удовольствии.

— Сам радей о своем удовольствии! — взвизгнула Деваяни и, хлопнув дверью, выбежала вон.

В тоске и бессилии рухнул я на брачное ложе.

Как страшно был проклят мой отец: и дети короля Нахуши не изведают счастья…

Вот она, ночь благословенного свершения. Мог ли я думать, что проклятие погубит даже первую ночь любви. Возбуждение плоти и упадок духа не дали мне заснуть до самого утра.

С трепетом ожидания вошел я в этот брачный покой. Как я желал Деваяни, желал познать и тело ее и душу. Яяти был готов к любви возвышенной, прекрасной, чистой, он жаждал не наслаждения — любви. И вот…

Я вспоминал об Алаке, о ее смерти.

В день коронации мать благословила меня с такой любовью, с такой радостью! Она не могла наглядеться на меня в парадном королевском одеянии, при всех регалиях власти. И вдруг заметила, как Калика, моя кормилица, мать погубленной Алаки, украдкой утирает слезы. Одна мать ликовала, другая проливала слезы.

— Вон из дворца! — приказала королева. — Сейчас же убирайся к сестре в деревню и не смей показываться мне на глаза! Ты что, не знаешь — слезы в такой день предвещают дурное!

Я ужаснулся бессердечию матери. И силе своего гнева на нее я ужаснулся тоже, хоть знал, что не оставлю неотмщенной гибель Алаки.

Мстил матери я тем, что едва разговаривал с ней. Впрочем, мы почти не виделись. Я много пил и редко бывал во дворце, предпочитая проводить время на охоте.

Мать приглашала в Хастинапуру принцесс из соседних королевств, но я всех отвергал — назло матери. Может быть, мать догадывалась, что причина — в смерти Алаки, но мы с ней избегали упоминания о произошедшем. Жизнь томила меня, и я искал, искал чего-то, не зная сам, что хотел бы отыскать.

В таком настроении уехал я охотиться к подножиям Гималаев; разгоряченный преследованием лани, заблудился в асурских владениях и возвратился в Хастинапуру с невестой. С Деваяни.

Поистине, то была любовь с первого взгляда! И обстоятельства нашей встречи были столь поэтичны и так взволновали меня. Мне чудилась какая-то тайна во всем этом…

Это правда: Деваяни ослепила меня своей красотой, и я влюбился в нее. Но к любви примешивалась и сладость мести: мать мечтала о невестке, которую она сама выберет, о принцессе из касты кшатриев. Я же привезу в Хастинапуру дочь святого брахмина, зная, что матери будет трудно примириться с этим. Но мать обрекла на смерть Алаку по гнусному навету, опасаясь, как бы сын не потерял голову из-за простолюдинки, не женился на ней — а подумала она при этом, какую боль мне причиняет? Бедная, ни в чем не повинная Алака…

Была и еще одна причина, по которой я вступил в брак с Деваяни. Я надеялся, породнившись со святым Шукрой, умолить его найти способ снять проклятие, тяготеющее над всем нашим родом.

Не подумав о прошлом или будущем, не подумав, чисты ли мои побуждения, я с превеликой охотой женился на Деваяни.

Деваяни стремилась воссесть на трон Хастинапуры — и я столь же страстно желал, чтобы она сидела рядом со мной.

Но премудрый Шукра оказался не совсем таким, как мне представлялось. Великий гуру не чаял души в единственной дочери, но в слепом обожании воспринял ее брак с могущественным королем как нечто само собой разумеющееся и менее всего заботился о том, чтобы завоевать расположение августейшего зятя.