Отто Вальтер - Немой. Фотограф Турель

Оба своих первых романа Вальтер начинает похоже. В горы к дорожным строителям (а во втором романе — «Фотограф Турель» — в маленький городок Мизер) приходит никому не знакомый человек. Уже это вносит напряжение. Каждый человек для Вальтера — это особый мир. И целый мир с его закрытым для всех прошлым вступает в соприкосновение со сложившейся жизнью других людей. Читатель легко заметит, что автор не собирается раскрывать ему этот мир последовательно. В настоящее постепенно вливается прошлое, осложняя представление о человеке. Повествование прерывается воспоминаниями героя о давно минувших событиях. Казалось бы, такое построение может привести к неоправданной сложности формы. Но, вдумавшись, нетрудно понять, что автор лишь следует за самой жизнью: ведь и в жизни знакомство с человеком начинается обычно «с середины», с какого-то случайного дня. Что мы знаем о его прошлом? Что понятно нам в нем самом?

Двенадцать рабочих, занятых тяжелым трудом в горах Юры, ничего не знают о тринадцатом, ставшем их новым товарищем. «Ферро Лотар, 1.2.1941, разнорабочий, холост», — сказано о нем в бумаге, выданной строительным управлением. Начальник строительной группы Кальман «кончил читать. Положил бумагу в карман. Судя по его виду, он теперь думает, что знает все». Но знает он не все. Как и другие, он не сразу замечает даже, что прибывший — немой.

Фабула первого романа Вальтера проста, хотя и начинается с загадки — с не совсем понятной связи между Немым и стариком Ферро. Возвраты к прошлому объяснят потом читателю эту связь и неизгладимую вину старого забулдыги перед сыном. Но если сложная форма романа на поверку оказывается ясной, то как будто бы ясное содержание далеко не так просто.

В самом деле, что открывает нам эта книга? О чем рассказано в ней — только ли об искалеченных судьбах отца и сына? Но в романе еще одиннадцать героев, одиннадцать человек с непростыми характерами, о прошлом которых известно так же мало, как и о будущем. Сама фрагментарность их судеб имеет в романе особый смысл: она связана с интересом автора к еще не раскрывшемуся в человеке, к еще не обнаружившим себя свойствам его характера, его общественного сознания. Люди занимают Вальтера не только такими, каковы они есть, но и такими, какими они могут показать себя в иной, критической ситуации.

Непроясненности прошлого и будущего соответствует непроявленность отношений между героями. В тесноте барака, в каждодневном совместном труде они как будто бы досконально изучили друг друга. Известно, как каждый расшнуровывает башмак и кто чем занимается после обеда. Но откуда тогда странное чувство одиночества, не отпускающее ни одного из тринадцати? «Ничто больше не связывает тебя с этой длинной комнатой и теми, кто в ней спит».

Отто Вальтер делит повествование на двенадцать глав по числу ночей, проведенных Немым в строительном бараке. В бессонные ночи Немой вспоминает прошлое и мучается жаждой понимания, любовью, обидой, ненавистью к не узнающему его отцу. Кроме ночей, в книге описаны и двенадцать рабочих дней строительной группы — описаны, надо сказать, с замечательным знанием дела, напоминающим «техническую» информативность романов американца Артура Хейли. (Потом в «Фотографе Туреле» Вальтером с той же профессиональной точностью будет описано ремесло фотографа.)

Но писатель добивается не просто достоверности. Если бы это было только так, произведение Отто Ф. Вальтера можно было бы, пожалуй, назвать словом, оставшимся нам от 20-х годов, — «производственный роман», роман об условиях труда швейцарских рабочих. Но такая характеристика этой книги и недостаточна, и бедна. Действительной темой и внутренним смыслом романа, а вместе с тем и всего творчества Вальтера является выяснение возможностей человека в его отношениях с окружающим миром — проблема человека как существа общественного.

Кроме разбивки на главы, в тексте есть еще один принцип деления. Рассказчик как будто становится за спиной у своих персонажей. Каждый из тринадцати героев оказывается попеременно втянутым в диалог с рассказчиком. И каждый раз перед читателем будто распахивается целый мир. Своим контактом с героями автор как бы демонстрирует меру возможного взаимопонимания между людьми. Он показывает, какая напряженная, сложная жизнь могла бы открыться в каждом человеке. Но между самими героями контакты поверхностны, а часто мнимы.

Какие мысли бродят в голове молчаливого Керера, когда угасает очаг в кухне? Как может проявить себя по отношению к окружающим «здоровенный бандюга» Брайтенштайн, никого особо не замечающий и желающий лишь получить свое удовольствие? А тихий Гайм, член методистской общины, читающий по вечерам, шевеля губами, свои обычные пять страниц из священных текстов? В самом ли деле полон он доброты и милосердия к людям? Что вообще скрыто за налаженным порядком этой тяжелой жизни, в которой теперь уже вряд ли может случиться что-нибудь неординарное? (Работы должны быть свернуты ввиду приближения зимы.)

Все течет с такой же размеренностью, как и в других не столь отдаленных от общей жизни уголках страны. Героям как будто бы предстоит расстаться полузнакомыми не только друг с другом — с самими собой.

Здесь необходимо сделать отступление, чтобы прояснить далеко не прямые, но вполне ощутимые связи нарисованной Вальтером картины с общешвейцарской ситуацией.

Существование маленькой Швейцарии как будто на редкость стабильно. До сих пор не преодолено отчуждение между четырьмя языковыми регионами — немецкой, французской, итальянской и ретороманской Швейцарией. (В романе Вальтера «Фотограф Турель» герой будет часто пересекать языковую границу, неожиданно оказываясь в зоне господства французского языка.) По традиции сохраняется автономия каждого из двадцати двух кантонов. Буржуазная демократия отмечена чертами патриархальности: местная кантональная власть еще не стала здесь анонимной, в ее решениях принимает участие значительная часть населения. Однако также не подлежат сомнению узость и консерватизм этой жизни. Большинство населения стремится, по свидетельству Макса Фриша, сохранить положение вещей таким, каково оно есть. Настоящее видится в качестве будущего. Жить в Швейцарии, несомненно, удобнее, чем во многих других беспокойных уголках мира. Правда, в годы войны фашистская идеология легко проникала через швейцарско-германскую границу, а многие крупные военные фирмы работали тогда на Гитлера.

И все же история не поставила население Швейцарии перед всеобщим испытанием, которое позволило бы каждому узнать свою настоящую цену. Социальные потенции народа остались невыявленными.

Швейцарская литература последних десятилетий занята своего рода рентгеноскопией. Выясняя возможности современника, она стремится проникнуть за покров ровного течения жизни.