Ричард Шеридан - Критик, или Репетиция одной трагедии

шепчет Дэнглу на ухо.

Дэнгл. Просите.

Слуга уходит.

Браво, браво. Восхитительно! Брависсимо, восхитиссимо. Ах, Снир, ну разве можно у нас в Англии найти подобные голоса?

Снир. Да, таких, пожалуй, не сыщешь.

Дэнгл. Но, видите ли, Пуф уже здесь. Синьоры и прелестнейшие синьорины. Я вас весьма признальтиссимо. Споьа синьора Данглена, миссис Дэнгл, прошу вас, уведите их в другую гостиную, угостите, и, пожалуйста, пусть оставят вам свои адреса.

Миссис Дэнгл, синьор Пастиччо Риторнелло, синьорины Пастиччо Риторнелло,

и переводчик церемонно удаляются.

Входит слуга.

Слуга. Мистер Пуф, сэр. (Уходит.)

Входит Пуф.

Дэнгл. А, дорогой мой Пуф!

Пуф. Приветствую вас, дорогой Дэнгл.

Дэнгл. Мистер Снир, разрешите вам представить мистера Пуфа.

Пуф Так это мистер Снир? Очень рад, сэр. Давно добивался чести познакомиться с джентльменом, чьи высокие критические таланты и непревзойденное суждение...

Снир. Дорогой сэр...

Дэнгл. Не скромничайте, Снир. У моего друга Пуфа просто такой способ выражаться. Он говорит с вами на языке своей профессии.

Снир. Профессии?

Пуф. Да, сэр. Я никакой тайны из своего ремесла не делаю. Вот Дэнгл знает, среди друзей и братьев писателей я люблю обо всем говорить откровенно, на чистоту и с удовольствием рекламирую себя самого. Я, сэр, специалист по панегирикам, или, говоря попросту, мастер пуфа к вашим услугам и к услугам всех желающих.

Снир. Вы очень любезны, сэр. Поверьте, мистер Пуф, я не раз восхищался вашим дарованием на страницах наших газет.

Пуф. Да, сэр, могу с гордостью сказать! что в этом отношении я веду гораздо более обширную деятельность, чем вся писательская братия. Трудился все лето не покладая рук. Дьявольски была жаркая работа, дорогой Дэнгл! Никак до сих пор в себя не приду. И ходят слухи, будто директоры зимних театров на меня в обиде.

Дэнгл. Что вы, какая же может быть обида? Напротив, они очень довольны.

Пуф. Ну, этому уж никак нельзя поверить. Разве что они стараются делать вид. Я их так высмеял, что у них теперь надолго пропадет охота смеяться.

Снир. А, это в ваших юмористических заметках... А я всегда думал, мистер Пуф, что вопросы, относящиеся к области литературы, лучше предоставить самим литераторам.

Пуф. Ну что вы! У них это получается очень неискусно, и мы обычно рассматриваем такие попытки как вторжение в нашу область и сейчас же занимаем прямо противоположную позицию. Ах, сэр, вы, вероятно, думаете, что половина хвалебных статей и заметок, появляющихся в печати, пишется людьми заинтересованными или их почитателями. Ничего подобного, сэр! По меньшей мере на девять десятых все это заготавливается мной и входит, так сказать, в круг моей деятельности.

Снир. Скажите!

Пуф. Да-да, сэр! Представьте себе хотя бы такую вещь, как аукцион; хотя эти мошенники с некоторых пор так наловчились работать языком, что даже сумели снискать доверие публики, но разве они способны создать хоть сколько-нибудь тстоящую рекламу! Они только мастера кричать да размахивать молотком, а вынь у них молоток из рук, они сразу становятся скучнее самого скучного прейскуранта. Да, сэр, это я обогатил их нищий стиль, я уснастил их жалкие рекламы обильными дифирамбами и громкими эпитетами, обгоняющими друг друга в превосходных степенях, как наддатчики цен на аукционах. Я расцветил их убогий слог яркими блестками небывалых метафор, раздул в них искру фантазии и выдумки. У кого, как не у меня, научились они воздвигать невиданные сады, где призрачные деревья ломятся от воображаемых фруктов, где услужливые ручейки орошают отсутствующие клумбы, а учтивые кустики склоняются в благодарности, прославляя благодетельную почву! Кто открыл им способ выращивать могучие дубы, не прибегая к помощи желудей, создавать приятнейшее соседство без единого соседа в округе, водружать храмы богине здравия Гигее в самых зловонных трущобах Линкольншира!

Дэнгл. Да, сэр, вы поистине оказали обществу неоценимые услуги, потому что, если теперь у какого-нибудь потерпевшего крах джентльмена имущество идет с молотка, для него это получается нечто вроде торжественного чествования!

Снир. Услуги! Да, если у этих людей в сердцах есть хоть капля благодарности, они должны воздвигнуть ему памятник при жизни, изобразить его в виде Меркурия, бога торговли и надувательства, а вместо жезла вложить ему в руку аукционный молоток. Но скажите, мистер Пуф, что впервые натолкнуло вас на мысль употребить таким образом ваши дарования?

Пуф. Клянусь, сэр, голая необходимость. Подлинная мать искусства, которое сродни вымыслу. И должен вам сказать, мистер Снир, что стоило мне только взяться за рекламу, я сразу так преуспел, что жизнь моя внезапно превратилась в нечто поистине фантасмагорическое.

Снир. Любопытно!

Пуф. Целых два года я существовал исключительно за счет невероятнейших бедствий.

Снир. Бедствий?

Пуф. Да, сэр. Я добывал себе пропитание тяжкими болезнями и всякими невообразимыми несчастьями. И могу сказать, они меня очень недурно кормили.

Снир. Тяжкие болезни и несчастья? Ага, понимаю, вы избрали себе одновременно ремесло лекаря и стряпчего, или, как говорят, ходатая по чужим делам.

Пуф. Да нет, упаси боже, сэр, все это были мои собственные несчастья и болезни.

Снир. Ну, этого я уж никак не могу себе представить; каким образом?

Дэнгл. Представить трудно, сущая правда.

Пуф. Исключительно при помощи воззваний "К милосердным и сострадательным", "К избранцам, коих провидение благословило достатком".

Снир. А, понимаю.

Пуф. И, право, могу сказать, я честно заслужил даяния милосердных, ибо никогда в жизни на долю одного человека не выпадало столько непостижимых бедствий, сколько их сразу сыпалось на мою голову. Пять раз, сэр, я был ввергнут в пучину разорения и краха, лишался всего имущества, и злой рок доводил меня до нищенской сумы. Потом - скромный, честный ремесленник - я дважды сгорал дотла и оба раза оставался без крова. Эти пожары очень недурно содержали меня целый месяц. После этого я был прикован к постели самым мучительным недугом - у меня отнялись руки и ноги. Это был очень прибыльный недуг, он был заверен и скреплен внушительными печатями, и сам я ходил с подписным листом.

Дэнгл. А-а, вспоминаю, это было, вероятно, в тот самый раз, когда вы впервые появились у меня в доме?

Пуф. В ноябре прошлого года? О нет, в то время я томился в заключении в Маршальси за то, что добровольно взял на себя чужой долг, пожертвовал собой ради друга. После этого мне дважды прокалывали живот от водянки, которая перешла в довольно прибыльную чахотку, а потом... ах нет, еще до этого я был несчастной вдовой с шестью беспомощными малютками. И всех моих одиннадцать мужей одного за другим силком забрали во флот, а я каждый раз оставалась на восьмом месяце, и мне, горемычной, не на что было пойти в родильный дом.