Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести)

ПРИМЕЧАНИЕ

Казанова действительно посетил Вольтера в Ферне, но все остальные происшествия, описанные в настоящей новелле, и, в частности то, что Казанова будто бы писал памфлет, направленный против Вольтера, не имеют ничего общего с исторической правдой. Далее, исторически верно, что в возрасте от пятидесяти и до шестидесяти лет Казанова был вынужден заниматься сыском в своем родном городе Венеции; о некоторых других событиях в жизни знаменитого искателя приключений, вскользь упоминаемых в новелле, можно найти более подробные и более верные сведения в его "Мемуарах". В остальном рассказ "Возвращение Казановы" представляет собой свободный вымысел.

ИГРА НА РАССВЕТЕ

I

- Господин лейтенант!.. Господин лейтенант!.. Господин лейтенант!

Лишь при третьем окрике молодой офицер зашевелился, потянулся и повернул голову к двери. Спросонья, не поднимаясь с подушек, он пробормотал:

- В чем дело?.. - Затем, очнувшись от сна, увидел в полумраке денщика, стоящего в дверях, и закричал: - Черт побери! Да что там случилось в такую рань?

- Господин лейтенант, во дворе дожидается один человек, он хочет говорить с господином лейтенантом.

- Какой там еще человек? В такой-то час? Я же велел не будить меня по воскресеньям!

Денщик подошел к кровати и протянул Вильгельму визитную карточку.

- Ты что, дурья голова, думаешь, я филин, что могу читать в темноте? Открой окно!

Но не успел лейтенант договорить, как Йозеф уже распахнул окно и поднял грязновато-белые шторы. Офицер, приподнявшись на подушках, прочитал имя, стоявшее на карточке, затем опустил ее на одеяло, рассмотрел еще раз, пригладил свои белокурые, коротко остриженные и растрепанные после сна волосы и стал быстро соображать: "Не принять? Невозможно! К тому же для этого нет никаких оснований. И разве принять человека значит встречаться с ним? Да и в отставку-то он вынужден был подать только из-за долгов. Другим просто больше повезло. Но что ему от меня нужно?" Он снова обратился к денщику:

- Как он выглядит, этот господин обер... господин фон Богнер?

Денщик, грустно улыбнувшись, ответил:

- Осмелюсь доложить, господин лейтенант, мундир был больше к лицу господину обер-лейтенанту.

Вильгельм помолчал секунду, затем сел на постели.

- Ну что ж, проси. И пусть господин... обер-лейтенант великодушно извинит, если я буду не совсем одет. И еще... Кто бы меня ни спрашивал, обер-лейтенант Гехстер или лейтенант Венглер, господин капитан или кто-нибудь другой - меня дома нет, понятно?

Когда Йозеф закрыл за собой дверь, Вильгельм быстро натянул китель, причесался, подошел к окну и выглянул вниз на еще безлюдный казарменный двор. Он увидел, как его бывший товарищ в черном, надвинутом на глаза котелке, в распахнутом желтом пальто, в коричневых, немного пыльных штиблетах понуро расхаживал там, внизу, взад и вперед, и сердце у него сжалось. Он открыл окно и хотел было помахать ему и громко поздороваться, но в это мгновенье к гостю подошел денщик, и Вильгельм заметил, каким боязливым волнением напряглось лицо его старого товарища в ожидании ответа. Но так как ответ был благоприятен, лицо Богнера прояснилось, и он вместе с денщиком скрылся в воротах под окном, которое Вильгельм тотчас же закрыл, словно предстоящий разговор требовал особых предосторожностей. И для него сразу исчез аромат весны и леса, который в этот утренний воскресный час проник даже на казарменный двор, где всю неделю его не было и в помине.

"Что бы ни случилось... - подумал Вильгельм. - А что, собственно, может случиться?.. Сегодня я непременно поеду в Баден и пообедаю там в "Вене", если, конечно, меня, как в прошлый раз, не оставят обедать Кесснеры".

- Войдите! - Вильгельм с наигранной живостью протянул руку вошедшему. - Здравствуй, Богнер. Искренне рад тебя видеть. Почему ты не раздеваешься? Взгляни, здесь все, как и раньше. Больше комната не стала. Но "в каждой маленькой лачуге для влюбленных место есть".

Отто вежливо улыбнулся и, словно заметив смущение Вильгельма, решил помочь ему.

- Надеюсь, бывают случаи, когда эти слова больше подходят к твоей лачуге, чем в данную минуту, - сказал он.

Вильгельм рассмеялся громче, чем требовалось.

- К сожалению, не часто. Я живу как затворник. Смею тебя уверить, что за последние месяц-полтора по меньшей мере ни одна женщина не переступала этот порог. Платон - развратник в сравнении со мной. Но садись. - Он переложил одежду с кресла на кровать. - Могу тебе предложить чашечку кофе?

- Спасибо, Касда, не беспокойся. Я уже завтракал... Вот папиросу, если позволишь...

Отто полез в карман за портсигаром, но Вильгельм жестом остановил его и указал на курительный столик, где стоял открытый ящичек с папиросами. Вильгельм подал огня, Отто молча сделал несколько затяжек, и взгляд его упал на хорошо знакомую картину, висевшую на стене над черным кожаным диваном. На ней были изображены офицерские скачки стародавних времен.

- Ну, рассказывай, как поживаешь, - сказал Вильгельм. - Почему ты не даешь о себе знать? Ведь когда мы расстались... два-три года назад... ты обещал мне, что время от времени...

- Может быть, оно и лучше, - перебил его Отто, - что я не давал о себе знать, и уж наверняка было бы лучше, если бы я не пришел и сегодня. - И неожиданно для Вильгельма он пересел в угол дивана, на другом конце которого валялось несколько зачитанных до дыр книг. - Ты же понимаешь, Вилли, - он говорил быстро и в то же время отчетливо, - что мой сегодняшний визит в такой необычный час... я знаю, ты любишь поспать по воскресеньям... этот визит имеет определенную цель, иначе я бы, конечно, не позволил себе... Одним словом, я пришел к тебе, как к старому другу, - к сожалению, я не могу больше сказать - коллеге. Не бледней, Вилли, тебе ничто не грозит: речь идет всего лишь о нескольких гульденах, которые я должен раздобыть до завтрашнего утра; в противном случае мне остается лишь... - Он по-военному повысил голос: - Впрочем, разумнее всего было сделать это еще два года назад.

- Какие глупости! - возразил Вильгельм наигранно дружеским тоном.

Денщик принес завтрак и скрылся. Вилли разлил кофе. Он ощущал во рту горьковатый вкус, и ему было неприятно, что он не успел совершить утреннего туалета. Но не беда - по дороге на вокзал он завернет в душ. Все равно раньше полудня ему нечего делать в Бадене. Он ни с кем ни о чем не уславливался; и если он опоздает или даже совсем не приедет, этого никто и не заметит - ни господа в кафе Шопф, ни фрейлейн Кесснер; разве что ее мать, которая, впрочем, тоже весьма недурна.

- Чего же ты не пьешь? - спросил он у Отто, который даже не пригубил кофе. Тот быстро отхлебнул из чашки и тотчас же заговорил:

- Буду краток. Ты, верно, знаешь, что я вот уже три месяца служу кассиром в одной электротехнической фирме. Впрочем, откуда тебе это знать? Ты ведь даже не знаешь, что я женат и у меня есть сын. Ему уже почти четыре года. Он родился еще тогда, когда я был с вами. Но об этом никто не знал. Так вот, ты догадываешься, что все это время дела мои шли не слишком блестяще. Особенно этой зимой... Мальчик болел... Впрочем, не стоит вдаваться в подробности. Словом, иногда я был вынужден залезать в кассу. Я всегда вовремя возвращал деньги, но сейчас взял, к сожалению, немного больше, чем обычно, и... - он выждал, пока Вильгельм размешает ложечкой сахар, - и, на мое несчастье, в понедельник, то есть завтра, как я случайно узнал, приезжает с завода ревизия. Мы, понимаешь ли, филиал, и через мою кассу проходят лишь очень небольшие суммы. Должен я, в сущности, пустяки девятьсот шестьдесят гульденов. Для ровного счета скажем - тысячу. И деньги должны быть в кассе завтра, до половины девятого утра, иначе... Словом... ты оказал бы мне истинно дружескую услугу, Вилли, если бы...