Бернард Шоу - Инка перусалемский

Бернард Шоу

Инка перусалемский

Почти историческая одноактная комедия, сочиненная членом Королевского

литературного общества

Напоминаю читателю, что, когда я сочинял эту пьесу, цезарь, послуживший прототипом ее главного героя, еще не лежал у наших ног, низложенный и побежденный, а командовал победоносными легионами, с которыми мы отчаянно сражались. Многим он внушал такой страх, что они не могли простить мне моего бесстрашия; считалось, что я легкомысленно и глупо играю с огнем. Однако я прекрасно отдавал себе отчет в своих поступках. И цезарь в моей пьесе тоже отдает себе отчет в том, что происходит. Но во время войны наше общественное мнение заняло очень странную позицию: стоило человеку усомниться в абсолютном совершенстве немецкого государственного устройства, или в макиавеллиевской мудрости немецкой дипломатии, или во всеведении немецкой науки, или в безусловном понимании немцами исторических процессов - стоило человеку выказать малейшее сомнение в том, что для борьбы со столь превосходно оснащенным противником надо, не давая себе ни минуты отдыха, непрестанно и яростно трудиться, энергично суетиться, попрошайничать и блефовать (даже если это лишь поглощает наши силы и подтачивает нашу решимость) - и этого человека обвиняли в прогерманских настроениях.

Теперь, когда все это позади и исход сражений показал, что мы вполне могли себе позволить смеяться над обреченным Верховным Инкой, я снова попадаю в затруднительное положение: теперь может создаться впечатление, что я бью лежачего. Вот почему я предваряю эту пьесу напоминанием, что, когда она писалась, цезарь еще не был повержен. Я внимательно перечитал текст, и на всякий случай вычеркнул все, в чем можно усмотреть нечестные приемы боя. Я, разумеется, воспользовался старинной привилегией комедии высмеивать причуды цезаря - и при этом достаточно свободно и даже нагло пользовался вымыслом, дабы освободить себя и своего героя от необходимости следовать историко-биографическим фактам. Но я, конечно, предал бы эту пьесу огню, а не суду публики, если бы в ней содержался хоть один выпад против поверженного врага, на который я не решился бы в 1913 году.

ПРОЛОГ

Раздвижной занавес закрыт. Из-за занавеса появляется

английский архидиакон. Он чрезвычайно раздражен.

Говорит, обращаясь к кому-то позади занавеса.

Архидиакон. Запомни раз и навсегда, Эрминтруда: мне не по карману твоя

привычка к роскоши. (Подходит к лестнице, ведущей со сцены в партер, и

с мрачным видом садится на верхнюю ступеньку.)

Из-за занавеса появляется модно одетая дама: она смотрит

на архидиакона с молчаливым упрямством.

(Продолжает ворчливым тоном.) Дочери английского священника должно быть

вполне достаточно ста пятидесяти фунтов в год, тем более что мне стоит

большого труда выделять тебе эту сумму из семейного бюджета. Эрминтруда. Ты не простой священник, а архидиакон. Архидиакон (сердито). И все-таки мои доходы не позволяют мне содержать дочь

в роскоши, не подобающей даже особе королевской крови! (Вскакивает на

ноги и раздраженно оборачивается к ней.) К чему вы это сказали, мисс? Эрминтруда. Ну, знаешь, отец! "Мисс"! Стыдно тебе так обращаться со вдовой. Архидиакон. Стыдно тебе так обращаться с отцом! Твой злополучный брак был

чудовищным безрассудством. Тебя приучили к образу жизни, который тебе

решительно не по средствам - который мне не по средствам,- у тебя

вообще нет никаких средств. Почему ты не вышла за Мэтью, моего лучшего

викария? Эрминтруда. Я хотела, а ты мне не позволил. Ты настоял, чтобы я вышла за

Рузенхонкерса-Пипштейна. Архидиакон. Я хотел устроить тебя как можно лучше, дитя мое.

Рузенхонкерс-Пипштейн был миллионером. Эрминтруда. Откуда ты знал, что он миллионер? Архидиакон. Да ведь он приехал из Америки! Конечно, он был миллионером. К

тому же он доказал моим поверенным, что в момент заключения брака у

него было пятнадцать миллионов долларов. Эрминтруда. Мне эти поверенные доказали, что в момент смерти у него было

шестнадцать миллионов. Он действительно был миллионером и остался им до

конца. Архидиакон. О мамон, мамон! Я наказан за то, что преклонил колена перед

богатством. Неужели от твоей доли наследства ничего не осталось? Мы

считали, что тебе обеспечено пятьдесят тысяч долларов в год. И ведь

только половина ценностей казалась спекулятивной - остальные деньги

были в гарантированных акциях! Куда все это делось? Эрминтруда. Спекулятивные акции все время падали, а гарантированные

приходилось продавать, чтобы платить долги по спекулятивным, - пока вся

эта лавочка не лопнула. Архидиакон. Эрминтруда! Как ты выражаешься! Эрминтруда. О господи! Как бы ты выражался, если бы у тебя отняли пятьдесят

тысяч в год? Короче говоря, я не могу жить в нищете, как у вас принято. Архидиакон. В нищете! Эрминтруда. Я привыкла к удобствам. Архидиакон. К удобствам! Эрминтруда. К богатству, если тебе угодно. К роскоши, если желаешь. Называй

как хочешь. Я не могу жить в доме, на содержание которого тратят меньше

ста тысяч долларов в год. Архидиакон. В таком случае, моя дорогая, тебе придется найти себе еще одного

жениха-миллионера, а пока можешь пойти в горничные к принцессе! Эрминтруда. Отличная идея! Я так и сделаю. (Уходит за занавес.) Архидиакон. Что? Вернитесь, мисс! Эрминтруда! Вернись сейчас же.

Свет на сцене меркнет.

Что ж, прекрасно. Я высказал все, что хотел. (Спускается в зрительный

зал и идет к двери, все время ворча.) Безумная, бессмысленная

расточительность! (Вскрикивает.) Пустое транжирство!!! (Бормочет.) Я не

намерен больше мириться с этим. Платья, шляпы, перчатки, автомобили;

счета, как снег на голову сыплются; а деньги исчезают, как вода.

Необузданные прихоти... никакого контроля над собой... полное

неприличие... (Кричит.) Я говорю, полное неприличие! (Снова бормочет.)

Хорошенькое будущее нас ожидает! Куда катится мир! Ну нет, я не намерен

со всем этим мириться. Пусть делает, что хочет. Я больше за нее не

отвечаю. Не собираюсь умирать в работном доме из-за никчемной,

безответственной, расточительной девчонки! И чем скорее это станет ясно

окружающим, тем лучше для всех нас... (Исчезает из виду.)

Гостиная в номере отеля. В центре стол. На столе

телефон. Возле стола два кресла, одно против другого.

Позади стола дверь. Над каминной полкой зеркало.

Входит принцесса, незамужняя дама в шляпе и перчатках.

Ее сопровождает управляющий отелем, элегантный мужчина,

который держится с профессиональной корректностью, но с

принцессой обращается всего лишь любезно; его