Чарльз Сноу - Возвращения домой

Мне предстояло разрушить эту иллюзорность. Я не хотел этого делать; между нами царила гармония, которая, казалось, была не подвластна времени; мы могли продолжать наши разговоры более безмятежные, чем в самом идеальном браке, когда не мешают ни телефонные звонки, ни голоса детей. Но мое желание было слишком велико; так продолжаться не могло.

И вновь я мучительно искал слова.

- Я сказал тебе, - начал я, - что со мной происходит то же самое; это правда, но есть и разница.

- Да? - нерешительно спросила она; в голосе ее было сомнение.

Я продолжал:

- Когда мы были вместе, ты была права, а я ошибался.

- Это неважно.

- Важно, потому что теперь все иначе. Надеюсь, я изменился; во всяком случае, я знаю, что желания мои изменились.

Ее глаза блестели так, как бывало, когда она сердилась. Она ничего не ответила.

- Я хочу для нас того, чего всегда хотела ты, - сказал я.

- Вот уж не думала, что услышу от тебя такое! - радостно воскликнула она, но тут же голос ее упал.

- Но ведь изменилось и еще кое-что, - сказала она. Она взглянула мне прямо в глаза и спросила: - Ты уверен?

Меньше чем за мгновение ее настроение метнулось от радостного восторга к горечи и стыду, потом - к тревоге за меня.

- Нет, - воскликнула она, - беру свои слова обратно, я не должна была этого говорить. Не будь у тебя уверенности, ты бы этого не сказал.

- Я знаю, чего хочу, - повторил я. - Я же тебе сказал: надеюсь, ибо в этом нельзя быть уверенным, что я изменился, очень трудно разобраться в самом себе и в своей жизни.

- Забавно слышать это от тебя.

Настроение ее снова изменилось - теперь она улыбалась ласково и насмешливо. Она хотела сказать, что сама обычно копалась в собственных переживаниях, а теперь обнаружила эту склонность и у меня. Столь разные в остальном, мы в этом были похожи. Возможно, именно здесь, и только здесь, каждый из нас находил вторую половину своего "я".

- Раза два-три, - сказал я, - я обнаруживал, что жизнь моя делала неожиданные повороты, ставя меня перед совершившимся фактом. Когда-то мне казалось, что я хорошо знаю те скрытые внутренние силы, которые направляют мои действия, но теперь все это представляется мне более загадочным, чем когда-либо. А с тобой не так?

- Может быть, - задумчиво сказала она и добавила: - Если это так, то становится страшно.

- Вот это-то и заставило меня взбунтоваться...

На мгновение я запнулся.

- Взбунтоваться против чего?

- Против моей собственной натуры; во всяком случае, против тех ее качеств, которые причинили нам обоим столько горя.

- Не один ты в этом виновен, - сказала она.

- Конечно, - ответил я. - Я и не думаю брать на себя всю ответственность, я беру только свою долю.

Мы замолчали; наступила тягостная пауза из тех, что иногда охватывают нас после обоюдного откровения или в разгар ссоры.

Потом она заговорила ласково и, судя по всему, рассудительно:

- Если бы даже мы могли начать все сначала, ты оказался бы в довольно глупом положении. Особенно в глазах тех, кто знает нашу историю.

Я кивнул.

- В лучшем случае они восприняли бы происшедшее как редкостную глупость, - повторила она.

- И у них были бы для этого основания, - ответил я.

- Тебе не часто приходилось попадать в глупое положение? Ты себе представляешь, насколько это унизительно? Особенно когда люди считают тебя таким умным и положительным.

- Как-нибудь переживу, - ответил я.

- Все это может оказаться не очень приятно. - И продолжала: - Те, кто к тебе расположен, будут винить во всем бедняжку Шейлу, а те, кто тебя не любит, станут говорить, что и раньше замечали за тобой кое-какие грешки и вот теперь ты проявил себя во всей красе.

- Враги чаще правы, чем друзья.

- Нет. Такие изречения на первый взгляд кажутся глубокомысленными, а на самом деле грош им цена, - ласково сказала она.

Кафе почти опустело, пора было расставаться и нам. Резким серьезным тоном она заметила:

- Возможно, ты прав, важно не то, что о тебе подумают. Ты просто не умеешь быть плохим - вот что важно.

- Я совершал и дурные поступки, - сказал я.

- Но разве они идут в сравнение с тем, что тебе предстоит совершить?

- Ничто не может быть хуже моего прежнего поведения по отношению к тебе, - сказал я.

- А раз так, значит, ты и сам понимаешь, чего хочешь от меня.

Я понял - я заставлял ее причинить горе другим, поступить вопреки ее натуре и убеждениям.

- Думаешь, я не отдаю себе в этом отчета?

- Просто я была не очень уверена, - ответила она.

Но хотя слова ее звучали трезво и обыденно, вся она, да и я тоже были как будто окутаны дымкой счастья. По какой-то странной ассоциации мне вспомнился вечер, когда Лафкин, в расцвете своего могущества, поведал мне о своей романтической мечте провести остаток жизни в Монако. Она тоже говорила о будущем, которого в глубине души не надеялась дождаться. Обычно она была более откровенна в проявлении своих чувств, чем я; на этот раз все было наоборот. Вся она - ее лицо, кожа, глаза - дышала счастьем, но то было счастье, навеянное мечтой.

Я не сомневался, что, расставшись со мной, она еще раз мысленно услышит каждое мое слово.

Она опять заговорила ласково, рассудительно, задушевно:

- Если бы мы начали все сначала, я бы вечно боялась за тебя.

- Я не могу иначе...

- Ты должен понимать, - продолжала она, - да ты и сам только что об этом сказал, что значит для меня вернуться к тебе. Ты берешь на себя большую ответственность, чем может выдержать человек. Представь, что все пойдет не так, - день ото дня тебе будет тяжелее и тяжелее, боюсь, ты будешь чувствовать себя обязанным нести свой крест до конца.

- Тебе нечего особенно бояться, - ответил я.

- Все равно буду, немножко.

Озаренные стоявшей на столике лампой, мы говорили честные слова, а в мечтах уносились все дальше в необъятные просторы счастливого будущего. И мечты наши уже не имели ничего общего с честными, полными сомнений словами.

41. КОНЕЦ ЭПОХИ

После второго нашего свидания и прежде, чем мы успели придумать, как увидеться в третий раз, нам довелось встретиться на людях: нас пригласили на свадьбу. Свадьба эта сама по себе была фактом весьма любопытным: увидев приглашение, я почувствовал себя одураченным. Праздновали событие, которое состоялось втайне от всех несколько недель назад, - брак Гилберта Кука с Бетти Вэйн.

Когда я шел по набережной к дому возле Уислера, который они сняли, - в те годы его можно было снять на один вечер, - настроение у меня было приподнятым: я увижу Маргарет, и в то же время я испытывал легкую грусть, созвучную осеннему вечеру. Было тепло, моросил мелкий дождь, и опавшие листья на тротуаре скользили под ногами. Пахло сыростью; такие осенние вечера таят в себе больше чувственных обещаний, чем вечера весны.