Андрей Иванов - Славное море. Первая волна

Я знаю, друзья, что не жить мне без моря, Как море мертво без меня...

Теперь Геннадий смотрел на море по-новому. Оно расстилалось необъятное, спокойное и манящее...

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Уже несколько дней в море тихо. Чистое небо подня­лось высоко, и кажется, что большое золотистое солнце свободно ходит под необозримо высоким куполом. Мор­ские дали тоже раздвинулись. Далеко видно, но море по-прежнему пустынно, до самой голубой линии горизонта ни дымка, ни паруса.

Забирая круто на юго-запад, «Полярный» возвраща­ется в Северный порт. Машины работают ровно, без пе­ренапряжения. Море спокойно, и теплоход идет не ка­чаясь, будто утюг скользит по мягкому зеленому барха­ту. Только за кормой от двух винтов остается вся в ос­колках солнца широкая длинная дорога.

В одной полосатой тельняшке с высоко засученными рукавами Геннадий размашисто драит палубу юта. Те­перь он не рулевой, а снова палубный матрос.

В первый день было обидно.

— Когда худо, так к штурвалу, — сказал он боцма­ну, — а как на корабле стало легче, так опять на па­лубу.

Боцману не понравилась заносчивость Геннадия, и он не очень любезно ответил:

— Тебя к штурвалу поставили не за твои заслуги, а за выносливость твоего организма. Не болеешь ты в море. Раньше даже палубный матрос становился хоро­шим моряком только на третью навигацию. Вы теперь все грамотные, можете стать и раньше, но не в первый же рейс.

Раздумывать об этом пока было некогда, и Серов ус­покоился. Корабль шел в порт. Теперь это его корабль, и ему хочется, чтобы «Полярный» вернулся с рейса кра­сивым и чистым.

У Геннадия стало больше сноровки и сил. Почти не­брежным жестом он бросает ведро за борт и одним рыв­ком выхватывает его на палубу, широко разливает во­ду-и старательно трет палубу шваброй.

Снизу поднялся боцман, подошел к матросу.

— Стараемся, Иван Демидович, — весело крикнул Геннадий.

Боцман прошел по вымытой палубе и как там, на ре­ке, два раза повернулся на месте. На палубе остались лишь тонкие узоры из завитков чистой воды.

— Понял, как надо? — подмигнув Геннадию, сказал боцман.

— С вами поймешь. Сколько раз в пот вгоняли.

— Не вижу, чтоб мокрый был.

— Так привык же, Иван Демидович.

— То-то. Трудно, когда не знаешь, а если знаешь — какой труд. Садись, отдохни.

— Ничего, я постою.

— И то правда. Молодой, рано уставать. Потом — естественное положение человека стоять, а сидеть — это он сам придумал.

Боцман достал линьки и заставил матроса вязать морские узлы, сказав, что это ему сейчас нужно. Геннадий завязал прямой узел.

— Это на малую тягу, — сказал боцман н отложил в сторону. — При сильной тяге его потом трудно развя­зать.

— Ну, тогда рифовый. — И Геннадий легко связал вторую пару линьков.

Тут один конец линька заделывается так, что потом, когда приходила надобность, можно было потянуть и развязать узел.

Разохотившийся Геннадий приготовил две удавки, шкотовый и брамшкотовый узлы. Боцман довольно по­крякивал. Но когда Геннадий сдал вахту и ушел обедать, Иван Демидович развязал все узлы. Они ему бы­ли не нужны. Это он незаметно тренировал Геннадия.

На следующий день к полудню над кораблем появи­лись чайки, а вскоре впереди с моря поднялись изломан­ные очертания берега.

В порт пришли в сумерки. Это были первые дни с летними сумерками. После сплошного полярного дня казалось, что это не солнце закатилось за низкий мор­ской горизонт, а легкая тень Столовой горы легла на бухту.

На кораблях, на причалах, в домах поселка вспыхну­ли и ярко отразились в бухте электрические огни. И сра­зу все ясно услышали, как на берегу, попыхивая дым­ком в побледневшее небо, гулко работала электростан­ция. Осветился огнями и «Полярный».

То, что теперь отчетливо прояснилась граница дня и ночи, всех успокаивало. Начиналась нормальная жизнь с ее устойчивым порядком.

У причалов собралось много народу. Все в порту еще были под впечатлением спасения команды шхуны «За­ря». И спасенные, и их родственники, и все свободные от дела жители Северного порта вышли встречать и при­ветствовать команду теплохода.

В свете электрических фонарей зоркий Юсуп разгля­дел девушку в светлом плаще.

— Гляди-ка, она!

Геннадий догадался, о ком идет речь, но почему-то, совсем не думая, механически спросил:

— Кто?

— Да Зоя же наша.

Геннадию пришлось два раза перебрать взглядом всю толпу на причале, пока не увидел ее. Не в формен­ной одежде, а в легком незастегнутом плаще, из-под ко­торого виднелось белое платье, она казалась совсем то­ненькой девочкой-подростком.

— Ах, хорош левушка, — сказал восхищенный Юсуп. — Такой храбрый человек.

И, окинув друга теплым, немного погрустневшим взглядом, добавил:

— Счастливый ты, Генка. Думаешь, она корабль встречает? Не-е. Тебя встретить пришла.

Не отвечая Юсупу, Серов широко замахал фураж­кой. На берегу заметили. В руке Зои заколыхался белый платочек. В руках ее соседей тоже замелькали платки.

Однако ни Серов, ни кто другой не сошли на берег. Была хоть и короткая, но все же ночь.

Порт постепенно затихал. Сумерки сгустились. Лю­ди понемногу разошлись с причалов. В посиневшем не­бе замелькали редкие, еще бледные арктические звезды.

На палубе посвежело. Геннадий плотней запахнул бушлат.

— Холоднеет. Вот и лето прошло. Скоро домой,— сказал он вслух, хотя знал, что рядом с ним никого нет. И неожиданно был удивлен, почти испуган, услыхав по­зади:

— Ты что это, сам с собой разговариваешь?

Увидев подошедшего из сумрака надстроек Сергея Алферова, он успокоился.

— Ты тут с собой про конец навигации и возвраще­ние домой говорил. Радуешься?

— Конечно, — ответил Геннадий. — А ты нет?

— А я нет. Зима, корабли на приколе, а я не напла­вался, не надышался морем. Не хочу я на прикол.

— Опять о Кейптауне размечтался?

Сергей ответил не сразу. Прежде пристально посмот­рел па черневшую громаду Столовой горы, может, та­кой же самой, как и в том далеком южноафриканском портовом городе.

— Ты не думай, Геннадий, что я стремлюсь в даль­нее плавание потому, что другие страны посмотреть хо­чется. Это, брат, правда только на одну треть. Я хочу, чтобы у меня дела на весь год хватило.

— Ты же механик, на ремонте работать станешь, — сказал Геннадий.

— Жадный я. Мало мне этого. Я хочу, чтобы рукам постоянное дело было, а глазам всегда новое видеть. И чтобы солнце надо мной. А если нет солнца, то ветер. Со всех сторон чтобы дул.

Помолчал и, немного остывая, спросил:

— Может, и не хорошо быть таким, а? И сам же ответил:

— Может, и не хорошо, а такой.

Позже, когда они уже лежали в постелях и возбуж­денные ночным разговором не могли уснуть, Геннадий подумал: «Да, Сергей такой же одержимый, захвачен­ный морем, как Носков Арктикой. Только Сергей ум­ный, любит дело и хозяин своей мечты».