Родди Дойл - Падди Кларк в школе и дома

Папаня постоянно совался и мешался. Сам сдаст книги, бегом в детский зал и ну выбирать мне книги. Вытащит книжку и обратно ставит, вытащит и обратно ставит, причём криво. Никогда ровно не поставит, непременно криво.

— Вот эту я читал в твоём возрасте.

Знать не желаю, что он там читал в моём возрасте.

Разрешалось брать только две книги. Папаня разглядывал обложки.

— Индейцы Северной Америки.

Выдернул закладку, запихал в мою библиотечную карточку. Вот вечно он так. И стал разглядывать вторую книжицу.

— «Дэниел Бун, герой». Молодец, хороший мальчик.

Я читал в машине. Меня не тошнит читать в машине, даже когда я опускаю голову. Дэниел Бун — один из величайших первопроходцев Северной Америки. Но, как и большинство первопроходцев, он не очень был сведущ в правописании. Вот что Дэниел вырезал на дереве, после того, как удачно поохотился на медведя:

Здесь был Д Бун убил Мидведя в годе 1773

Писал он хуже, чем я, даже хуже, чем Синдбад. Чтоб я да сделал ошибку в слове «медведь»! И вообще — взрослый дядька, а царапает на деревьях, как мальчишка.

На картинке Дэниел Бун был кретин кретином. С топором в руках герой спасал жену и сына от нападения дикого индейца. У дикого индейца были жесткие чёрные космы и какая-то розовая занавеска на бёдрах, а больше ничего. Он смотрел на Дэниела Буна, выворачивавшего ему руки, с непередаваемым ужасом. Ростом индеец не дотягивал Буну до плеча. На Дэниеле Буне была зелёная куртка с белым воротником и какой-то бахромой на рукавах, а ещё меховая шапка с красным помпоном. Из-за шапки первопроходец смахивал на продавщицу из кондитерской лавки в Рахени. Собака явно лаяла, а жене Буна явно надоел этот лай донельзя. Она была в открытом платье и с длинной, аж до самой попы, черной косой. У собаки был ошейник с выгравированной кличкой. В дремучем лесу. По телевизору Дэниел Бун тоже мне не нравился. Чересчур уж милашка.

— Фесс Паркер, — прочёл папаня имя автора, — Ничего себе окрестили. Фесс [10] Возмущение Кларка-старшего объяснимо: fesse по-французски задница (примечание переводчика) .

Мне нравились индейцы, нравилось индейское оружие. Я сам смастерил апачскую палицу: положил в носок мраморный шарик, гвоздём прибил носок к палке и сверху воткнул пёрышко. Оно забавно жужжало, когда я вращал палицу, но довольно скоро выпало. Я лупил палицей стену; откололся немаленький кусок штукатурки. Забыл выкинуть носок, оставшийся без пары. Маманя нашла его и сказала:

— Значит и второй далеко не ушёл. Посмотри под кроватью.

Я добросовестно пошёл наверх и искал под кроватью, хотя знал, что искать нечего, а мамы в комнате не было. И всё-таки полез под кровать искать этот носок. Нашёл солдатика времён Первой Мировой, в заострённом шлеме.

Ещё я читал про Вильяма. Все тома прочёл, а их было тридцать четыре. У меня на полке стояло всего восемь, остальное пришлось брать в библиотеке. Самая лучшая оказалась «Вильям-пират». Эх, скажу я вам! — вздохнул Вильям. Впервые вижу такого умного пса. Эх, скажу я вам! — вздохнул Вильям, — чудо что за собака. Тоби, ко мне! Тоби! Ко мне, мой хороший! Охотно прибегал. Ласковый, дружелюбный пёсик. Подбегал к Вильяму, играл с ним, притворно рыча, будто хотел укусить любимого хозяина, и весело перекатывался с боку на бок.

— Ну подарите мне собачку на день рождения.

— Нет.

— А на Рождество?

— Нет.

— А и на день рождения, и на Рождество?

— Нет.

— Я рождественского подарка не попрошу!

— Ты что, напрашиваешься, чтобы я тебя отшлёпал?

— Нет.

С тем же вопросом я пристал к мамане. Она сначала тоже всё нет да нет, но когда я сказал «на два дня рождения и два Рождества», ответила: «посмотрим».

Уже что-то.

Вильямова компашка — сам Вильям, Рыжий, Даглас и Генри, — именовала себя «Беглецы». Настала очередь Рыжего толкать тележку, и он предался этому занятию с новым рвением и мощью.

— Мощь, — повторял я на разные лады. Слово понравилось.

— Мощь!

— Мощь, мощь, мощь!

Однажды мы придумали, что мы племя Мощи. Синдбадовым фломастером написали каждому прямо на груди заглавную букву слова «мощь». Было зябко. Фломастер щекотался. Крупные чёрные буквы М. От бока к титьке, оттуда — вниз к пупку, к другой титьке и вниз к боку.

— Мощь!

Кевин с берега кинул колпачок Синдбадова фломастера в самую грязь. Первым делом мы пошли к Тутси и по команде задрали футболки:

— Раз-два-три…

— Мощь!

Она даже не обратила внимания. Или обратила, но ничего не сказала. Мы выскочили из магазина. Кевин нарисовал на кирнановском столбе громадный хрен. Мы убежали, но потом вернулись за Кевином: он восторженно дорисовывал фонтан из самой верхушки хрена. Мы убежали второй раз.

— Мощь!

Кирнанов было только двое — мистер Кирнан и миссис Кирнан.

— У них что, умерли дети? — расспрашивал я маманю.

— Нет, что ты, нет! Просто нет у них детей.

— А почему?

— Бог знает, Патрик.

— Дураки они, наверное.

Кирнаны были не старые, оба ездили на работу. В машине. Миссис Кирнан сама водила. А пока они были на работе, мы лазили к ним на задний двор. Дом был угловой, стена выше обычного, поэтому в заднем дворе Кирнанов можно было хоть что лет веселиться. Самый большой риск и самый блеск было вылезать. Особенно здорово было вылезать вторым, первым — страшновато всё-таки. Вылезаешь, а там твоя же маманя гуляет с коляской. Выглядывать запрещалось; такое было правило. Нет уж, перелезаем через забор, не выглядывая, идёт кто, не идёт, а то прощай, весь интерес. Ни разу нас не поймали. На бельевой верёвке висели трусики миссис Кирнан. Я выдернул шест, на котором держалась веревка, и она повисла. Схватив Эйдана, мы молча скрутили его и стали тыкать мордой в трусики. Судя по звукам, его тошнило.

— Ещё радуйся, что они не грязные.

Я забрал шест. Мы бегали и прыгали, по очереди размахивая трусами. Блеск. Сто лет мы так развлекались. Даже с верёвки их не сняли.

Маманя увидела букву М, когда мы мылись в субботу после ужина. Мы с Синдбадом мылись вместе, и маманя всегда разрешала нам пять минут поплескаться. Вот маманя и увидела у нас обоих полустёртые «М».

— Это ещё что?

— Буквы М, — буркнул я.

— Зачем вы себя изрисовали? — вздохнула маманя.

— Просто так, — пробубнил я.

Маманя густо-густо намылила мочалку, и, крепко держа меня за плечо, стирала М, пока не стёрла. Аж заболело.

Я покупал в лавке мистера Фица полбрикета мороженого. Было воскресенье. Поверхность мороженого была точно в маленьких волнах. Мне было велено, сказать мистеру Фицу, чтобы записал покупки за маманей, что означало: в пятницу маманя сама заплатит. Мистер Фиц упаковал мороженое в такую же бумагу, в какую заворачивал венские рулеты. Бумага моментально подмокла.