Родди Дойл - Падди Кларк в школе и дома

Когда «Морское око» поглотила гигантская медуза, я спрятался под буфет, такая жуть напала. Сначала вроде бы не боялся, даже заткнул уши пальцами, когда папаня сказал мамане, что смех и грех, такого и не бывает вовсе. Но когда гигантская медуза сплошь облепила подводную лодку, я не стерпел и пополз под буфет. Лежал на пузе перед теликом и даже плакать забыл со страху. Маманя сказала: всё, медузы больше нет, но я не вылез, пока не началась реклама. Маманя сама отнесла меня спать и даже посидела рядом немного. Синдбад уже уснул. Я вставал хлебнуть воды. Маманя запретила мне смотреть эту жуть на следующей неделе, но позабыла про запрет. Как бы то ни было, следующий выпуск оказался вполне безобидный: о сумасшедшем учёном, как он изобрёл новую торпеду. Адмирал Нельсон боксёрским приёмом сразил сумасшедшего учёного, и тот разбил лбом перископ.

— Хлам, — сказал папаня, хотя передачу не смотрел, только слушал. Даже глаза от книжки не поднял, а туда же: «хлам». Это мне показалось противно: издевается ведь. Маманя вязала. Смотрел я один, Синдбаду не позволяли. Поэтому я всегда хвалил передачу Синдбаду, но не пересказывал, о чём она.

Я купался на побережье с Эдвардом Свонвиком, который учился в другой школе. Школа называлась «Бельведер».

— Ну, это же Свонвики, у них всё должно быть наилучшее, — пошутил папаня, когда маманя рассказала ему про миссис Свонвик: что миссис Свонвик вместо масла покупает маргарин.

Маманя очень смеялась.

Эдварда Свонвика в этом Бельведере заставляли носить форменную куртку и играть в регби. Он твердил, что ненавидит и форму, и регби. Учился бы в интернате — понятно бы было, чего страдает, а так — чем плохо, каждый вечер возвращается домой на поезде.

Мы брызгались друг на друга водой — долго-долго, аж самим надоело, уже и хохотать перестали. Наступал отлив, пора было собираться домой. Эдвард Свонвик сложил руки ковшиком и пригнал ко мне высокую волну. Там, в этой волне, оказалась медузища. Огромная колышущаяся прозрачность с розовых жилках, с шевелящейся пурпурной серединой. Я поднял руки кверху и стал от неё уплывать, но щупальца обожгли мне бок. С диким воплем я ринулся из воды. Медуза догнала и ужалила вдобавок в спину; по крайней мере, мне так померещилось, и я опять заорал, не мог удержаться. Дно на берегу было каменистое, неровное, не то, что на пляже. Я кое-как вылез на ступеньки и вцепился в ограждение.

— Называется «Португальский военный кораблик» — сказал Эдвард Свонвик и, обойдя медузу кружным путём, поспешил к ступенькам.

Выползя кое-как на вторую ступеньку, я стал разглядывать свой живот, ведь ожоги от медуз не болят, пока в воде сидишь. Да, сбоку горела заметная розовая полоса. Я помешкал-помешкал, выкарабкался из воды и погрозил кулаком Эдварду Свонвику:

— Щас ты у меня схлопочешь.

— Называется «Португальский военный кораблик» — повторил тот.

— Полюбуйся-ка, — и я показал ему ожог. Эдвард Свонвик залез на платформу и разглядывал своего военного кораблика сквозь ограждение.

Я скинул плавки без лишней возни с полотенцем. У нас не принято было раздеваться под полотенцем. Медуза плавала кругами, похожая на зонтик из желе. Эдвард Свонвик искал камни. Слез вниз по ступеням, подбирал там подходящую гальку, но в воду ни ногой. Весь мокрый, я с трудом напяливал футболку, прилипавшую к спине и плечам.

— У неё ядовитые жала по всему телу, — порадовал меня Эдвард Свонвик.

Натянув футболку, я задрал её и стал рассматривать ожог. Кажется, разболевается. Выжал плавки через перила. Камни Эдварда Свонвика шлёпались мимо медузы.

— По кумполу ей, по кумполу.

Эдвард Свонвик промахнулся, и я обругал его:

— Эх ты, малахольный.

Я завернул плавки в полотенце — большущее, мягкое банное полотенце. Хотя у нас и не полагалось приносить полотенце.

Я бежал всю дорогу по Барритаун-роуд, мимо коттеджей, где обитали привидение и страшная вонючая старуха без зубов, мимо магазинов; за три дома до нашего я расплакался. На задний двор скорее и шмыг на кухню.

Маманя кормила ребёночка.

— Что с тобой, Патрик, солнышко? — и сразу смотрит мне на ноги — где порезался. Я задрал футболку — вот, мол, полюбуйся, волдырь какой, и сразу заревел: хотелось, чтобы помазали мазью, и обняли, и бинтиком завязали.

— Медуза ужалила. То есть этот… португальский военный кораблик, — захныкал я.

Маманя пощупала мне бок:

— Здесь?

— Ой! Нет, не здесь, вот, видишь. Ужасно ядовитый кораблик, зараза.

— Не вижу. Ох, вижу.

Я одёрнул футболку, заправил её в штаны.

— И что ж теперь делать? — обратилась ко мне маманя, — Хочешь, к соседям сбегаю, вызову скорую помощь?

— Ой, не надо скорую помощь, давай лучше мазью…

— Мазью так мазью, мазью должно помочь. Дейрдре и Кейти докормить успею, потерпишь?

— Докармливай, что ж делать. Я терплю.

— Ну, слава Богу.

Я прижал руку к боку и растёр ожог, чтобы он как следует покраснел.

На побережье была насосная станция, а за ней — площадка с лестницами, ведущими к воде. Весной во время прилива вода заливала площадку полностью. С обеих сторон к морю вели ступеньки, но с другой стороны всегда было холоднее, а войти в воду трудно из-за крупных, острых камней. Взлётная полоса, конечно, была совсем не взлётная полоса, а жёлоб, залитый цементом. Причём цемент получился какой-то неровный, с торчащими каменными осколками. Галопом не побежишь. Всё время следи, куда ступаешь, не торопись, не прыгай. Вообще на побережье трудно было играть как следует. Полно водорослей, ила и камней, если уж заходишь в воду, заходи осторожно. Заняться там было нечем, разве что плавать.

А плавал я здорово.

Вот Синдбад даже с маманей боялся в воду сунуться.

Кевин однажды нырял со взлётной полосы и разбил голову. Его маманя и сестра повезли его в такси на Джервис-стрит накладывать швы.

Не всем разрешали купаться на побережье. Порежешь, мол, ногу о камень, и пожалуйста — полиомиелит. Один парень с Барритаун-драйв, Шон Рикард, умер, как трепались, от того, что наглотался воды, поплавав там. А кто-то рассказывал, что Шон Рикард проглотил леденец и насмерть поперхнулся.

— Он один сидел в спальне, — объяснял Эйдан, — некому было по спине похлопать.

— Чего ж он в кухню не спустился?

— В какую тут кухню, если дышать не можешь?

— А я запросто могу себя по спине похлопать, смотрите.

Мы долго, вдумчиво разглядывали Кевина, хлопавшего себя по спине.

— Слабовато, — высказался наконец Эйдан, и мы все принялись лупить себя по спине для тренировки.

— Вот нагородят, вот наплетут, слушай их больше, — возмутилась мама, и уже мягче добавила:

— Лейкемия была у бедного мальчика.

— Как это лейкемия?

— Такая болезнь.

— От того, что воды наглотался?