Владислав Вишневский - Кирза и лира

Представьте такую картинку: Поезд дальнего следования. Пассажирский плацкартный вагон, общий значит, битком набит пассажирами, и… Эстрадный концерт! Эстрадный! Невероятно скажете, да? Здорово, да? То-то! Конечно, невероятно! А у нас это запросто! Мы могём! И могём, и могем!

В нескольких разных местах вагона собрав зрителей, красиво и задушевно поют наши ребята. Слышите?.. Да-да, поют. Причём, не блатной какой-нибудь там шалман, а популярные эстрадные песни. Ободзинского, например, Магомаева, Высоцкого, Окуджаву, Том Джонса… Заметьте, не просто поют, а на два, где и на три голоса. Это ж настоящий восторг! В другом месте вагона, сразу для двух купе — Генка Иванов, наш Генка Иванов, фокусник, жонглер и мим, показывает свои блестящие, яркие фокусы. У пассажиров, у всех, рты от удивления открыты, глаза блестят, на лицах восхищенные улыбки — вот это да! Вот это молодцы! Вот это таланты! Ай, да, ребята, ай, да, ансамбль! Такой концерт, и бесплатно, с доставкой на дом, в поезд, в купе… Кому скажи — не поверят! Конечно, не поверят, где такое видано? Нигде. Только у нас! Только мы можем! А нам и не жалко, мы ж щедрые, мы ж довольные: и покурили мы, и домашней еды наелись до отвала. Что ещё? Настроение у всех ребят хорошее: из армейской казармы вырвались, тепло, светло и мухи не кусают… Поём себе от души. Что еще нам надо?

Надо! Надо! Еще как надо!..

Мы теперь нацелены на тех девушек, которые есть, которых уже, прогуливаясь ещё, присмотрели. Как раз второй наш стимулирующий фактор поездки в поезде — о нем я говорил в начале, помните, — «девушки в вагоне есть всегда».

Вдохновенно, с глубокой обволакивающей нежностью и придыханием, поёт Владимир Тертычный, наш лучший тенор ансамбля, полка, всех родов войск, страны, всей планеты…

Приятный чистый голос и мягкий украинский говор Владимира прошибут и у танка слезу, не то, что у молоденькой девушки. А если петь глядя ей в глаза, как это делает сердцеед Владимир? А добавьте к этому: мужественные, красивые черты лица, темные глаза и томный его взгляд, твердый, с ямочкой подбородок, фигуру атлета, грудь колесом, аккуратные галифе, сапоги с блеском и в гармошку, набор ярких солдатских значков… Валит! Валит образ все преграды просто наповал. Мог бы даже и рта, кажется, не раскрывать, не петь, стоять просто… А уж тут-то!..

Вы представляете, что тут с ней, девушкой, бедной, происходит? Нет, вы, не представляете!

Благодарные слушатели, наши добрые зрители, забив вагонные проходы висят на всех полках, как бананы на пальмах, того и гляди ветки обломятся.

А это уже в другом купе, колоритный Артур Дорошенко сочным баритоном будоражит девичьи сердца. Да чего там девичьи, все заворожённо замерев, влюбленными глазами смотрят на исполнителя. У Ары вообще песни Сличенко идут лучше чем у самого первого цыгана страны. Куда ему до Артура. Весь «Ромэн» с «Песнярами» отдыхает…

Все проходы в вагоне плотно и напрочь забиты слушателями. Передвигаться совершенно невозможно, ни пассажирам, ни проводнику.

— Ну, чего вы толкаетесь, чего? Нечего ходить здесь… Расходились. Отвали! Отвали, дядя, я сказал! Не толкай!

— У нас же шестьдесят четвертое и шестьдесят шестое места! — бьется в стенку «дядя» с чемоданами, подпираемый тётей. Они только что вошли. — Вот наши билеты! Проводник, товарищ, это…

— Какие места, товарищ!.. Тише! Концерт идет…

— Пропустите! Какой концерт? Нам же только пройти…

— Да, замолчите вы, наконец. Ходят тут, людям слушать мешают… После третьего звонка в зал не допускают… Забыли? Не мешайте тут! — недовольно отмахиваются в битком забитом проходе вагона потревоженные слушатели. — Тише! Артисты выступают!

Только что вошедшие на станции пассажиры, в недоумении раскрыв рты, упираясь в плотную и живую стену из спин останавливаются…

— Что такое? Что происходит? Проводни-ик! Какой концерт? Это же вагон, по… — Вытирая пот, осторожно прислушиваются.

А это поёт Сашка Столяров. И лучший чтец, и вокалист, и солист, и красавец, и… Да у нас, вы посмотрите, все такие, я ж говорил.

В разных купе, очарованным и счастливым от такой неожиданной и редкой удачи пассажирам, наши ребята дают «плацкартный» концерт. Песни, сменяясь, звучат одна лучше другой. Уже подхватывая знакомые и любимые, слушатели, целыми купе, уже сами громко и дружно поют:

Полчаса доверительного и задушевного исполнения, и зритель полностью покорен, и девушки тоже — что и требовалось доказать. Да нам, таким красавцам, с нашими талантами, да с нашей-то энергией, какой бастион устоит? Да ни какой!..

Наши красавцы грузины, вместе с Артуром и Сашкой Столяровым, на четыре голоса поют эту песню так задушевно, так вдохновенно и стройно, — тому, грузинскому, «Орера» и не снилось. Поют ребята, выводят мелодию так искренне, так самозабвенно, что наш плацкартный вагон, вместе с пассажирами и багажом, кажется, уже свободно летит, легко оторвавшись от чугунных тяжелых рельсов, парит над нашей Землей, летит себе там, свободно и легко.

…Шасси давно убраны. Под крылом ватные облака. Высота девять тысяч метров… Уши уже не закладывает. Сейчас стюардесса напитки понесет… Эх, мать моя Родина!..

Кто с нами ездил — тот «летал», кто летал — тот знает это. А уж кому не довелось — жалко! — тому, считай здорово не повезло в жизни.

Кстати, когда старшина приносит деньги и ведомость для росписей, это нам уже и не… Нет, нет, стоп! Я же пошутил, пошутил — шутка такая. Нужно, нужно!.. Нужны нам деньги, что там говорить, нужны. Но… Уже просто символически, чисто формально. Как бы так — ну, принес и принес, делов-то… Суточные — один рубль. Да и те суточные, а старшина выдает на всякий случай только на один день, такие маленькие, что в вагоне ресторане мы, на них, можем, в лучшем случае, только слегка позавтракать. И это ещё сильно сказано — позавтракать! С нашим-то молодым, здоровым аппетитом и огромными духовными затратами, в смысле запросами! А как же потом обед? А ужин?.. — спросите вы. А что обед, что ужин?.. Я ж вам говорю, пока мы едем в вагоне, нас это вообще не беспокоит.