Владислав Вишневский - Кирза и лира

В подтверждение сказанного, Ара быстро достает гитару, я выуживаю из футляра баян, Генка — вооружается ложкой с вилкой — ударные инструменты, значит. Оля, замерев, смотрит на нас восхищенными глазами. Ара кивает мне: ля минор. Понятное дело! И… под аккомпанемент гитары и барабанной дроби Генкиных столовых приборов, играю четыре такта вступления, в конце которого, в третьей октаве, изображаю тревожный сигнал армейской трубы. Всё, как по нотам, как учили. Ара, склонив голову, глубоким баритоном задумчиво, но твёрдо начинает петь:

Дружно, на три голоса, как в ансамбле, подхватываем с Генкой:

Теперь даём солисту высказаться. У Артура здорово звучит следующая фраза — проникновенно, как снаряд из гранатомета:

Как бы подтвержая это, вступаем мы, «хор», с Генкой:

Вплетаю тревожный сигнал трубы:…Ту-ту-туру-ту-ту!

Не вытирая слез, Оля плачет.

Артур, резко обрывает песню, начинает другую:

Голосом Владимира Мулявина, нашего кумира, из репертуара «Песняров», не голосом, сердцем поёт Артур. Красиво исполняя на концах фраз «вкусные» вокальные форшлаги, драматично варьируя тембром голоса, с большим чувством и настроением, Артур точно передает дух песни: великую радость и торжество воинов освободителей «от звонка до звонка» прошедших весь боевой путь дорогами страшной и тяжелой войны. До краев, с лихвой, полной солдатской каской хлебнувших горечь отступлений, боль поражений и потерь, познавших радость больших и малых побед. Гордость, великая солдатская гордость, за успешно выполненную солдатскую работу, прячется сейчас за понятной, многолетней солдатской усталостью, пьяной похмельной раздумчивости за жизнь: как же теперь дальше-то, братцы, а? Велика цена победы, непомерно велика!

Припев поём дружно, застольно-громко:

Песня летит широко, свободно, как и подобает песне русского солдата с победой возвращающегося домой, к жене, детям, к матери своей, к родителям… К руинам прошлой жизни, к новым трудностям, к новым делам, к новому счастью. Именно к новому счастью!

Наше дембельское состояние сейчас, здесь, — конечно же, не сравить с чувствами возвращающихся с победой солдат Великой Отечественной… Это не возможно… Даже стыдно сравнивать. И близко схожего нет. Кроме, может, условного братства, потных гимнастёрок, и дикой тоски по-дому. Как возвращение из длительной командировки или, может, из своеобразного условного длительного содержания пацанов за высоким забором. И не учёба, и не подготовка, и не закалка. Хотя, по-своему всё это есть, но… Игра, условность, трата времени. Армейская атрибутика. Главная проблема — забор, коллективное проживание. Казарма, строй, пища из одного котла. Беготня, организованная суета. Политподготовка, некоторые элементы военной подготовки. И что? Мы — бойцы? Мы — солдаты? Нет, конечно. В лучшем случае — целлулоидные мишени. Для страны — трата средств и, наверное, отчётность. Если это главное — тогда, всё в порядке. Спокойно спи, Родина!

Да, мы, дембеля, не воевали. Нам, слава Богу, не довелось! Хорошо это или плохо — не знаю. Но… Мы обязательно бы смогли… Многие… Кто бы выжил… Научились бы… Поняли бы уроки войны, приняли их… По-настоящему смогли бы защищать… Не условно, а безусловно.

Сейчас мы прошли именно ту службу, которую нам Родина, Страна приготовили, какую для нас, своих сыновей, организовали. Хотя и не служба это, и не учёба — мы понимаем, а пребывание в солдатской одежде. Три года «игр» в солдатики. Такой наш получился долг. Повезло? Время? Судьба? Наверное…

Наши тревожные голоса летят в раскрытое окно, улетают! Они свободно пролетают над «лобным местом» военной комендатуры — плацем! Влетают в уши, в сердца молоденьких девушек, ждущих нас сейчас дома, сердцем угадывающих наше возвращение. Мы возвращаемся к новым делам, к новому своему счастью: Генка, я, Артур, другие наши ребята. Возвращаемся назад, обратно, домой. Домой возвращаемся — понятно, нет, люди? Это радовало. «Назад» возвращаемся — это огорчало. Огорчало то обстоятельство, что страна — друзья, знакомые! — мы знаем, ушли далеко вперед. А мы — сыны, солдаты! — задержались, отстали от всеобщего прогресса. Отстали на целых три года. Мы, в это время, ходили по другим орбитам, рядом со страной, около неё, но не впереди. Отстали от гражданской жизни, ох, как отстали, братцы! Отвыкли…

«Дзинь, дзинь, дзинь!..» Перебивает наши переживания морзянка дверного сигнала. Неожиданно совсем. Не вовремя. Звонок я уловил не только как посторонний музыкальный звук, но, в первую очередь, смысл его. Это сигнал нашей полковой тревоги. Тревога?! Посыльный, значит, прибежал. Мишка Кротов. С чего бы?! Обрываю музыку.

— Что такое? — Крутит головой Артур.

— Звонок дверной, вроде?! — успокаивает Оля. — Паша! — смотрит на меня.

— Это Мишка Кротов… Посыльный наш. — Перевожу. — Сейчас узнаем.

— Кто? Кротов? А он-то чего?..

Открываю входную дверь. Точно, на пороге стоит Мишка Кротов. Пряча приятное удивление от моего гражданского наряда, смущенно улыбаясь, сияет, переминаясь с ноги на ногу, здоровается:

— Здравия желаю, товарищ старший… эээ… сержант.

— Ты чего, Мишка, не виделись что ли?.

— Виделись. Я, это… извините за беспокойство, товарищ старший сержант, это не тревога! Меня старики, дембеля, за вами послали.

— За чем послали? — Переспрашиваю. — Проходи. — Пропускаю в квартиру. — Ещё раз!..

— В общем, это… все ваши дембеля решили сегодня в ресторане собраться, в двадцать один ноль-ноль, в «Дальнем Востоке». Отметить. Столики уже, говорят, заказали. А вас нигде нету. Ну, я и сказал им, что знаю где вы, могу передать. Дуй, давай, говорят, мигом, приказали, я и… А что, не надо было? Здравия желаю, Ольга Николаевна!

— Здравствуйте, Миша.

— О, Мишка, ты что это, — пробиваясь сквозь стену встречающих, любопытствует Генка. — Из столовой шёл в роту и заблудился?