Шандор Тар - Рассказы

У тебя глаза мокрые, папа.

Это иней.

Нету же сейчас инея.

Иди вперед.

Слюнями, что ли, намазал?

Ш-ш-ш-ш: тихо, ты. Ступай, говорю.

Иней утром был, когда мы сюда ехали:

В вагоне стоял густой табачный дым, хотя народу было мало. Отец закрыл за собой дверь, остановился, снял шапку и громко, внятно сказал: здравствуйте, люди добрые. Я Иштван Балог, позвольте, я вам сыграю. Он повернул аккордеон к себе, пальцы его побежали по клавишам. У костра июльской ночью звездной, затянул он немного неверным голосом, я сижу, пишу тебе письмо, это было уже чуть лучше. Мальчик стоял рядом, одной рукой слегка поддерживая его, петь с отцом ему сейчас не хотелось, потом успеется. Отец тоже ему говорил, все время петь не обязательно, если настроения нет.

А зачем мне вообще-то петь, папа?

Не надо - вообще. Только если настроение есть.

А если нет?

Тогда не пой.

А если настроения никогда не будет?

Чего вдруг? Видишь, я же пою.

У тебя тоже нет настроения. Ты ведь только что плакал.

Это дело другое.

Если я петь не буду, тогда все к чертям собачьим?

Это что еще за выражения?

Тот, бородатый, сказал, когда мы в эту сторону ехали. Который сотню дал.

Не дал, только вид сделал, будто хочет дать.

Не надо было петь, да, папа?

Мы не для него, мы всем пели.

В душу ведь им не залезешь, да?

Чего-чего?

Ты сам говорил, в душу им не залезешь: что там у них.

Ну да, конечно, не залезешь:

Сейчас ему петь не хотелось совсем - раз в душу людям все равно не залезешь. Он стоял рядом с отцом, и ему казалось, волосы у него стоят дыбом. Не то чтобы ему больно было - просто так казалось. Отец каждый вечер, смочив сыну голову, накручивал его волосы на палочки, карандаши, и он должен был спать в платке, будто баба. Видел бы это Тиби Карас!.. Тиби этого, конечно, не видел, но все равно знает; он все видит, что ему надо. Может, он и сейчас его видит. Отец играл на аккордеоне и пел, голос у него вибрировал, как у настоящих певцов; спев песню, он кланялся, ни на кого не глядя, только вверх, на багажные полки, и иногда локтем толкал его в плечо: мол, ты не глазей зря, ты присматривайся. А чего присматриваться-то? Вокруг никого почти. Старик у окна протирал стекло и смотрел наружу; тот, который напротив, тоже. В такое время они все в окно смотрят, говорил иногда, кривя губы, отец, будто мы к ним с церковной кружкой; как только шею себе не свернут. Девушка с длинными волосами не отрывала взгляда от книги, с другой стороны прохода двое парней, сидя против друг друга, пересмеивались, а больше никого и не видно было. Здесь отец долго петь не будет, сейчас закончит, скажет: премного благодарен, люди добрые, что послушали мое пение, не окажете ли содействие, не поможете ли парой форинтов? А он пойдет со шляпой и подойдет к каждому. Подолгу не стой перед ними, сказал в свое время отец. Если не подают, иди дальше.

Ладно.

Но если видишь, в кармане человек шарит, тогда задержись немного.

Сколько - немного?

Пока деньги не вытащит и в шапку не бросит.

Утром вон - платок вытащил.

Не все такие.

Я буду до десяти считать, и если:

Это много.

Ну, до пяти.

Ладно. Но можно и дольше: если видишь, что человек вроде как за пазухой себе чешет.

Что чешет?..

Подала только девушка. Деньги уже зажаты были у нее в кулаке, и она сразу бросила их в шапку. Мальчик поблагодарил и подошел к парням, но те ничего не дали. Старики тоже. Почти у самого выхода сидела женщина, на руках у нее спал ребенок, она смотрела только на него, больше никуда, рядом стояла корзина, полная яблок, но она даже яблоко не дала; другие дают обычно. Двадцать форинтов, ничего, для начала неплохо, весело сказал отец. Не замерз?

Нет.

Дальше будет получше. Народу прибавится. Бабы поедут на рынок.

Может, и нам лучше на рынок? Там вон сколько народу.

Это дело другое. Там нищие побираются.

А мы - не нищие разве?

Мы не нищие. Мы - артисты.

Бродячие музыканты?

Вот-вот. Но ты уж теперь подтягивай, ладно?

Ладно.

Если настроение будет.

Понял.

А я буду играть то, что и ты любишь.

Ладно.

Людям нравится, когда дети поют.

А у меня голос хороший?

Хороший. Вон и тот господин сказал, а он человек серьезный.

Который жвачку дал?

Да.

Жвачку господин дал какую-то особенную, которую можно было глотать, она была круглая, как конфета, мальчик не сказал отцу, что проглотил ее, сказал только потом, когда Тиби Карас стал кричать, мол, теперь у тебя рот с жопой склеится, операцию будут делать, и тогда ты помрешь. Отец дал ему выпить рюмку палинки, и ничего не склеилось.

Балога на железной дороге, где он раньше работал сцепщиком, стали звать после того как ногу ему искорежило между вагонами - Хромой Балог. Ногу надо было ампутировать, да он не дался, сказал, тогда ампутируйте лучше голову, вот отсюда. И показал откуда. Человек он был веселый, и до того, и после, хотя нога срослась совсем плохо, несколько операций ему сделали, пока не стало немного похоже на ногу, но работать он уже не мог, да и ходил еле-еле. Надо было еще раза два оперировать, чтобы ступня хоть как-то выровнялась, но у него уже всякая охота пропала к этому. Он и так после каждой операции неделями подушку грыз от боли, а тут сказал: все. Нога все равно нормальной не будет. К этому времени он и шутить разучился; повернуться в постели - было чистое мучение. Потом понемножку научился ходить - если можно это назвать ходьбой: чтобы шаг сделать, сначала надо дернуть плечом, потом, загребая рукой и кусая до крови губы, качнуться вперед, извиваясь всем телом, и перетащить увечную ногу. Зато - без всяких костылей, сказал он, счастливый, жене, на что та горько разрыдалась. Потому ему дали и группу, но радости от этого было мало, в сорокалетнем-то возрасте - кому инвалидность в радость? Со временем ходьба у него пошла лучше, вот только ступня, да и вся нога горела как на огне, и уставал он быстро. И все-таки придумал зарабатывать на жизнь гармошкой, потому что дома просто умирал от тоски. Но была и другая причина. Тебе что, противно со мной, спросил он однажды жену, а та сказала, да нет, что ты, и вообще она тут ни при чем, это же у него не получилось.

Ты все ж таки не такая, как раньше.

Господи боже мой, да как же я могу быть такой же? Или, по-твоему, совсем не изменилось ничего?

Как человек, как мужчина - я тот же самый.

Чего ты от меня хочешь?

Ничего. Просто: если хочешь уйти, я должен знать. Держать не буду, ты еще молодая.

А ребенок?

Ага. Ребенок. Значит, только ребенок тебя и держит?

Не обижайся, ну не могу, не могу я! Калек я смолоду не выносила: Что мне делать, если нет мочи? Мне тебя так жалко - и все равно: о господи! Ну как мне себя пересилить, когда я с тобой ложусь, как? Не понимаешь ты этого! Я уж по-всякому старалась - и все равно: