Уильям Теккерей - Английские юмористы XVIII века

Здания эти почти не пострадали от времени и непогод. Конечно, они построены и отделаны в архитектурном стиле того века; но они стоят, прочные и устремленные ввысь, восхитительно гармоничные - шедевры гения и великолепные памятники редкого мастерства.

Я не предполагаю и не пытаюсь сделать из Фильдинга героя. Зачем скрывать его недостатки? Зачем прятать его слабости под покровом околичностей? Почему не показать и не полюбить его таким, каков он есть, не выряженного в мраморную тогу, не закутанного в мантию героизма и изысканности, а с выпачканными в чернилах манжетами, в запятнанных красным вином, замусоленных кружевах, с мужественным лицом, на котором лежит отпечаток благожелательности, болезни, доброты, забот и пьянства. И хотя он предстает перед вами весь в пятнах, изнуренный невзгодами и беспутством, этот человек сохраняет некоторые драгоценнейшие и прекраснейшие человеческие качества и дарования. Он наделен от природы замечательной любовью к правде, острой безотчетной неприязнью к лицемерию, изумительным сатирическим талантом высмеивать и вызывать презрение. Его талант необычайно мудр и прозорлив; он освещает мошенника и выхватывает из темноты негодяя, словно фонарь в руках полисмена. Он был одним из самых мужественных и добрых людей на свете; при всех своих несовершенствах, он уважает целомудрие и ребяческую нежность в женщине от всего своего доброго, великодушного и смелого сердца. Он не мог бы быть таким отважным, щедрым и правдивым, не будь он бесконечно милосерден, сострадателен и мягок. Он любому встречному готов был отдать последние гроши, он не мог не быть добрым и щедрым. Возможно, у него были низменные вкусы, но не подлая душа; он всем своим существом восхищался хорошими и добродетельными людьми, не снисходил до лести, не таил злобы, презирал всяческие уловки и вероломство, честно выполнял свой долг перед обществом, был нежно любим своей семьей и умер за работой *.

{* Он отплыл в Лиссабон из Грейвзенда утром в воскресенье 30 июня 1754 г. и начал вести во время этого плавания "Дневник путешествия". Умер он в Лиссабоне в начале октября того же года. Там он и похоронен на английском протестантском кладбище при церкви Эстреллы, и на его памятнике написано:

"Henricus Fielding.

Luget Britannia gremio non datum

fovere natum" {1}.

{1} Генрих Фильдинг. Скорбит Британия, не дано ей лелеять на груди своего сына (лат.).}

Если считать непреложным и истинным (а у меня нет в этом ни малейших сомнений), что человеческая душа всегда радуется, когда невинного спасает верность, чистота и смелость, то, на мой взгляд, из героев трех романов Фильдинга нам прежде всего должен нравиться Джозеф Эндрус, затем капитан Бут и, наконец, Том Джонс *.

{* По свидетельству доктора Уортона, сам Фильдинг предпочитал "Джозефа Эндруса" остальным своим книгам.} Джозеф Эндрус, хотя и носит потертую ливрею леди Буби, по-моему, ничуть не грубее Тома Джонса в его бумазейном костюме или капитана Бута в военной форме. У него, как и у этих героев, крепкие икры, широкие плечи, смелая душа и красивое лицо. Храбрость Джозефа и другие его достоинства, о которых рассказывает автор, его голос, слишком нежный, чтобы науськивать собак, его ловкость на скачках, когда он устраивает их для джентльменов графства, неподкупность и твердость перед всяческими искушениями располагают своей наивностью и непосредственностью в пользу этого молодого красавца. Цветущая деревенская девушка Фанни и восхитительно простодушный священник Адаме нарисованы так благожелательно, что это покоряет читателя; мы расстаемся с ними с большим сожалением, чем с Бутом и Джонсом.

Не подлежит сомнению, что Фильдинг начал писать свой роман, пародируя "Памелу", и нетрудно понять то искреннее презрение и неприязнь, какие испытывал к этой книге Фильдинг с его могучим и бурным талантом. Он не мог не смеяться над хилым лондонским книготорговцем, изливавшим в бесконечных томах сентиментальную болтовню, и не выставить его на посмешище как "тряпку" и "бабу". Его собственный талант был взращен на добром вине, а не на жиденьком чае. Голос его музы звучал громче всех в тавернах среди хора голосов, она видела, как заря освещала тысячи осушенных чаш, и, шатаясь, возвращалась домой в меблированные комнаты на плечах ночного сторожа. А богиню Ричардсона посещали старые девы и вдовицы, она питалась пышками и дешевым чаем. "Баба!" - ревет Гарри Фильдинг, колотя по закрытым со страху ставням лавки. "Негодяй! Чудовище! Бандит!" - визжит сентиментальный автор "Памелы"; * и все дамочки при его дворе кудахчут испуганным хором. Фильдинг решил написать пародию на этого автора, которого он терпеть не мог, глубоко презирал и высмеивал; носам он был человеком столь щедрого, веселого и добродушного склада, что полюбил выдуманных им героев и помимо воли сделал их не только смешными, но мужественными и милыми и успел привязаться к каждому всей душой.

{* "Ричардсон, - пишет достойнейшая миссис Барбол в своих воспоминаниях о нем, предпосланных его переписке, - был очень уязвлен этой книгой ("Джозефом Эндрусом"), тем более, что они были в хороших отношениях и он дружил с двумя сестрами Фильдинга. По-видимому, в душе он никогда не простил его (быть может, такие вещи и не в натуре человеческой); в своих письмах он всегда очень сурово отзывается о "Томе Джонсе", пожалуй, суровее, чем подобает литературному сопернику. Вез сомнения, сам он считал, что его возмущение вызвано только моральной распущенностью этого произведения и его автора, но ведь терпел же он Сиббера".}

Трусливая неприязнь Ричардсона к Гарри Фильдингу так же естественна, как насмешки Фильдинга и его презрение к этому сентиментальному сочинителю. Мне известно, что подобные симпатии и антипатии существуют в литературе и по сей день; и всякому писателю следует ожидать от критиков не только неправильного истолкования своих произведений, но и откровенной враждебности, и знать, что его ненавидят и травят не из одних только дурных, но и из добрых побуждений. Ричардсон искренне не выносил сочинений Фильдинга; Уолпол столь же искренне называл их вульгарными и глупыми. В слабых желудках этих людей поднималась тошнота от грубой еды и грубого общества, которое Фильдинг собрал на свой веселый пир. Конечно, скатерть могла бы быть почище; да и обед и само общество едва ли подобают денди. Добрый и умный старик Джонсон не сел бы за этот стол *. Но удивительный талант Гарри Фильдинга понял и оценил более великий знаток, чем Джонсрн; мы все знаем, какой восторженный панегирик Фильдингу написал Гиббон, увековечив тем самым память великого романиста. "Наш бессмертный Фильдинг, - пишет Гиббон, - был отпрыском младшей ветви графского рода Денби, который ведет начало от графов Габсбургских. Пускай потомки Карла V презирают своих английских братьев; но роман "Том Джонс", эта великолепная картина веселых нравов, переживет Эскуриал и имперского орла Австрии".