Уильям Теккерей - В благородном семействе

Что касается девиц Макарти, то мы упоминали выше, что они уже не раз отдавали свое сердце; что мисс Изабелла в ту пору нацелилась на некоего молодого виноторговца и на лейтенанта или полковника Своббера, несшего службу в Испании; а мисс Розалинда питала решительную склонность к некоему знатному иностранцу с черными великолепными усами, почтившему Маргет своим присутствием. Первый из двух воздыхателей мисс Беллы, Своббер, исчез с горизонта; с виноторговцем же она еще встречалась довольно часто и, как полагают, почти решилась принять его искания. А вот насчет мисс Розалинды я с прискорбием скажу, что течение ее верной любви шло отнюдь не гладко: француз оказался не маркизом, а маркером; и для покинутой дамы разочарование было печальным и горьким.

Мы бы давно об этом рассказали, если бы это послужило в семействе Ганнов предметом долгих обсуждений; но когда Ганн попробовал однажды подтрунить над падчерицей по поводу ее незадачливой любви (пустев по такому случаю в ход все то остроумие, которым издавна славился), мисс Линда пришла в бешеную ярость и так себя повела, что Джеймс Ганн, эсквайр, чуть с ума не своротил со страху под излившимся на него потоком угроз, проклятий и визга. Мисс Белла, тоже расположенная понасмешничать, точно так же испуганно замолкла: ее милая сестрица пригрозила сию же минуту вырвать ей глаза и добавила кое-какие намеки касательно любовных дел самой мисс Беллы, намеки, от которых та сперва побелела, потом побагровела, забормотала что-то насчет "бесстыдной лжи" и выбежала вон из комнаты. Больше об этом предмете у Ганнов не распространялись. И даже когда миссис Ганн как-то обмолвилась об "этом подлом обманщике французе", ее сейчас же оборвала... не сама обиженная, а мисс Белла, резко прокричав: "Мамаша, придержите язык и не приставайте к нашей милой Линде с такой чушью". Очень может быть, что между девицами произошел приватный разговор, который, начавшись несколько озлобленно, закончился вполне миролюбиво; и больше о маркизе не упоминалось.

Итак, мисс Линда была относительно свободна (Боб Смит, галантерейщик, и юный Глаубер, аптекарь, в счет не шли); и к ее большой удаче изменнику-французу почти немедленно нашелся заместитель.

Новый кавалер был, правда, человек простого звания; но владел недурным именьицем, приносившим доходу пятьсот фунтов в год, держал одноконный выезд и был, по словам мистера Ганна, "превосходнейшим малым, какой только жил на свете". Скажем прямо, этим новым искателем был не кто иной, как мистер Свигби. В первый же день, как его ввели в дом, две сестрицы явно произвели на него сильное впечатление; он прислал в подарок мистеру и миссис Ганн индейку с собственного птичьего двора и шесть бутылок превосходного голландского джина; а через каких-нибудь десять дней после первого своего визита сообщил другу Ганну, что отчаянно влюблен в двух особ, чьи имена он никогда - никогда! - не назовет. Достойный Ганн прекрасно знал, в чем дело; ибо от него не ускользнуло, что Свигби приуныл, и он правильно разгадал причину.

Свигби было сорок восемь лет, он был толстый, здоровый, веселый и выпить был не дурак, но никогда не числился в дамских угодниках, да и едва ли за всю свою жизнь провел хоть шесть вечеров в дамском обществе. Ганна он почитал самым благородным и утонченным человеком на земле. Никогда он не слышал, чтобы кто-нибудь пел лучше Джеймса или лучше шутил; никогда не встречал такого светского господина, такого законченного джентльмена. "У Ганна есть свои недостатки, - говаривал он в "Сумке Подмастерья", - у кого из нас их нет? Но, скажу я вам, он самый славный парень, лучше быть не может". С тех пор как он три года тому назад вступил во владение своим именьицем, он без конца платил за Ганна по счету, без конца давал ему в долг сегодня гинею, завтра полгинеи. Чем Свигби занимался раньше, я и сам не знаю. Что нам до того? Есть сейчас у него пятьсот фунтов в год доходу, есть одноконный выезд? Есть! Так о чем разговор?

Со времени вступления в наследство, молодой веселый холостяк успел взять от жизни свою долю удовольствий (как он выражался - "свой кус"); каждый вечер он захаживал в кабак, а то и в два; и пьян бывал, будьте уверены, не меньше, как тысячу раз за три года. Многие при этом пробовали его обобрать; но не тут-то было! Он знал что к чему и в денежных делах всегда был прост и умен. В Ганне его покорило благородство манеры: его похвальба, его тон, аристократизм его эспаньолки. Приглашение в дом к такому господину польстило его гордости; а когда он шел к себе со званого обеда, описанного в предпоследней главе, он был в бурном упоении от любви и хмеля.

"Роскошная женщина эта миссис Ганн! - размышлял он, повалившись в гостинице на свою кровать, - а девчонкой была, наверно, куда как хороша! Сейчас в ней добрых шесть пудов, без седла и сбруи, как пить дать. А уж барышни Макарти... Боже ты мой! Какие свежие, красивые, шикарные девицы настоящий шик и в той и в другой! Волосы какие! Как вороново крыло - да, право слово, вороные, как моя кобылка; а щечки, а шеи, а плечи!" Назавтра в полдень он высказал те же замечания самому Ганну, прохаживаясь с ним взад и вперед по молу и покуривая манильские сигары. Он был в полном восторге от проведенного вечера. Ганн принимал его хвалы с благодушным величием.

- Кровь, сэр! - сказал он. - Кровь это все! Девчонки получили такое воспитание, как мало кто еще. Я о себе не говорю; но их мать - их мать настоящая леди, сэр. Сыщите мне в Англии женщину, которая лучше воспитана и лучше знает свет, чем моя Джулиана!

- Не сыщешь, - это невозможно, сэр, - сказал Свигби.

- А знали бы вы, какое общество окружало нас раньше, сэр, до нашего несчастья, - первое в стране! Замок Бранденбург, сэр... жестоко обиженная королева Англии. Бог ты мой! Джулиана там бывала запросто.

- Верю вам, сэр, по ней это видно, - сказал убежденно Свигби.

- А девочки наши, разве же они не состоят в родстве с первейшими семьями Ирландии, сэр? Состоят! Как я заметил раньше, кровь это все; а в жилах этих молодых девиц она лучшая из лучших: они в родстве с самой что ни на есть исконной знатью.

- Им дано, конечно, все самое лучшее, - сказал Свигби, - и по заслугам! - Тут он пустился повторять свои давешние замечания: - Какие красавицы, сколько в них шика! Какие глаза! И какие волосы, сэр!.. Вороные, сэр, говорю вам, сплошь вороные, без подпалин. А цвет лица, сэр, - да! И какие стати! Я отроду не видывал подобной шеи и плеч!

Ганн, засунувший руки в карманы (приятель поддерживал его за локоть), тут вдруг вытащил правую руку из места ее укрытия, стиснул в кулак, осклабился в гнусненькую ухмылку и так поддал мистеру Свигби под ребра, что едва не свалил его в воду.

- Ах, хитрая бестия! - сказал мистер Ганн с неизъяснимой выразительностью. - Ты и это высмотрел. Поостерегись, Джо, мой мальчик, поостерегись!