Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади

Дождавшись, когда Нипернаади придет с поля и вся семья соберется за столом, Яан говорит:

- Старику пора бы уже вернуться, небось загуляли там с Кати и до утра не приедут.

Лийз усмехается, Моормаа насмешливо разглядывает Нипернаади, а Тоомас ест как ни в чем не бывало.

- Я своему старику не доверяю, - продолжает Яан. - Вечера теперь темные, а ночи и подавно, бог знает, что может случиться.

- Хворый старик немощней ребенка, - отзывается Нипернаади.

- Это Яак немощней ребенка - смеется Лийз. - Это он хворый? Знаю я этого медведя, ему и десять быков нипочем. Эта пустячная царапина не сломила бы Яака, уж наверное тут были другие причины, куда серьезней.

Нипернаади вскакивает из-за стола, швыряет ложку в пустую миску и чеканит:

- Я знаю свою Кати, а вам лучше помолчать.

Но когда он садится на кровать и принимается играть на каннеле, Яан подсаживается к нему.

- Кати прекрасная девушка, - дружелюбно говорит он. - Но старику не верь. Лучше бы ты увез девушку к себе на хутор. Да и работа здесь скоро кончится, мы и сами управимся. Отец сам не сегодня-завтра выйдет в поле, он же вполне здоров. Так я думаю. Я бы тебе всего этого не говорил, но ты нам сделал много добра и я не потерплю, чтобы старик без меня ездил в Хярмасте. Сызмала мы вдвоем ездили; я еще в пеленках был, а отец уже меня с собой брал. Мы как близнецы, один без другого никуда. А теперь он взял девушку и поехал с ней. И мне ни слова.

Вечером хозяин Хансуоя с Кати вернулись, Кати в дом уже не пошла, взяла из телеги свои узлы, пожелала Яаку спокойной ночи и направилась в амбар, где была ее постель. Там она запалила свечу, разложила купленные вещи на кровати, села возле них и гладила, и прижимала к груди свои новые башмаки, юбки и платки. А хозяин, насвистывая, вошел в дом, держа в обеих руках по бутылке.

- На, сын, - приветливо сказал он, протягивая Яану бутылки. - Я тебе и новую трубку привез, такой чудесной ты отродясь не видывал. А Лийз — платок и нарядное платье, зингеровкую машинку я пока еще не купил. Всех домочадцев хотел ублажить, чтоб без обид и препирательств, будто я один поехал в поселок и гулял один. А я по делу ездил, у врача был, а Кати лошадью правила и покупки делать помогала.

- И что же врач? - спросил Яан, бутылки водки холодили ему колени.

- Он вот что сказал: «Ты здоров как бык и проваливай домой, вот его слова, - ответил смеясь Яак. - Тебя хорошо врачевали, - так он сказал, и ты в добром здравии. Денек-другой еще посиди дома спокойно, иначе рана откроется. Поберегись!» Так и сказал.

Сел за стол веселый, словоохотливый, расстегнул полушубок и пиджак.

- Не злись, - сказал он Нипернаади. - Кати умница, и ничего дурного с ней не стряслось. Я ее, как ребенка, от себя не отпускал. Но вот что я тебе скажу, Тоомас, если будешь со свадьбой тянуть и дурачить девушку, то у меня с ней будет очень серьезный разговор. Может, ты думаешь, что яблоко будет до самой зимы на ветке болтаться? Пришла пора плоду созреть -он упадет, а уж дело сборщика быть наготове. Вот что я тебе скажу. Да и она жалуется: «Тоомас теня не любит, поля ему куда милее!» На это я ей так ответил: «Не бойся, девочка, я хочу с Тоомасом обо всем этом поговорить, а если он и впрямь к тебе равнодушен, то у меня для тебя приготовлен и другой разговор». Она и говорит: «Пусть так и будет!» И я ответил: «Да, пусть так и будет!» И больше мы об этом деле не говорили. И теперь я спрашиваю тебя, Тоомас, а ты ответь мне, как на духу: какие у тебя намерения и когда ты думаешь уладить свои дела с этой девушкой? Скажи мне откровенно и без уклона!

- Скоро, - серьезно ответил Нипернаади, - завтра или послезавтра мы уйдем с твоего хутора!

- Уйдете с моего хутора? - перепугался хозяин Хансуоя. - И ты, и Кати? Нет, знать ничего не хочу об этом намерении. Да и врач мен сказал: «Тебе еще несколько дней придется провести дома, под присмотром ласковых и заботливых рук!» Вот как он сказал. А я ответил: «Заботливые руки имеются, значит, поправлюсь!» И теперь, когда я пошел на поправку, ты хочешь увести отсюда Кати? Нет, милый родственничек, назначь любую цену, но об уходе и речи быть не может. Ты спас мне жизнь, спаси и здоровье. И ни к чему тебе в поле косой махать, ты сам хозяин и здесь ты, ну, в гостях! Вот так я думаю.

- В гостях-то хорошо, а свой хлеб вкуснее, - теперь вступила Лийз. - Сколько же может человек тут колготиться, ему же хочется поскорее отвести невесту под венец. Нет, нет ему смысла здесь задерживаться!

Яак вскочил из-за стола и зло воззрился на невестку.

- Это мужской разговор, и бабам нечего соваться! - сурово сказал он. - Я тебе новый платок привез? Я тебе отрез на платье привез? Любуйся на них, будь благодарна и не мешай мужчинам вести серьезный разговор. Или, может, тебе платок не нравится? Даже Кати сказала: «До чего красивый платок, прямо как розовый сад!» И я сказал: «Ну, теперь у Лийз от радости глаза на лоб вылезут». А про отрез Кати говорит: «Его бы и сама императрица с удовольствие носила!» А я ответил на это: «Такого и у Императрицы нет!» Вот как мы говорили, а ты брюзжишь и поносишь Кати хуже некуда!

- Не брюзжу и не поношу! - ответила Лийз, выхватила у мужа бутылку и со злости сделала несколько изрядных глотков.

- Вот именно, никого она не поносила, - распетушился Яан.

- Все вы сегодня против меня! - вконец рассердился хозяин Хансуоя. - Только запомните — я человек больной , меня волновать нельзя. Даже врач сказал: «Смотри, чтобы рана не разошлась!» А как же ей не разойтись, если все вокруг тебя тявкают, тут же готовы вцепиться, только давай бог ноги.

Он снова опустился на свое место, расстроенный и угрюмый. Исподлобья глядел на свое семейство, словно на врагов. Рука его была сжата в кулак, будто собирался кого ударить. Трубка, дрожавшая в пальцах левой руки, сыпала искрами и пеплом.

- Так-то вот! - сказал словно себе самому. - Плохо, когда человек слишком много языком работает. Я, значит, хочу потолковать со своим дорогим родственником, а вы при этом можете и помолчать. Так что, дорогой Тоомас, не обращай внимания на кудахтанье моего семейства, как хозяин Хансуоя скажет, так и будет. А я считаю так: ты не уйдешь отсюда ни завтра, ни послезавтра, ты мой гость, проводи свое время, как тебе угодно. И уйдешь только тогда, когда я буду совсем здоров. Тогда я сам отвезу тебя на лошади, даже двух жеребцов запрягу в коляску и повезу, как барина. А эту болтовню о свадьбе всерьез не принимай. Понятно ведь, что женитьба — дело серьезное, его нужно как следует обмозговать. Кати еще подождет, незачем горячку пороть.

Хозяин оттаял, налил Нипернаади водки, похлопал его по плечу и улыбнулся.

- А голову ты Кати задурил здорово, - продолжал он. - Кати никак не верит, что я тоже хозяин. Только о твоем Хансуоя и говорит, о твоих коровах, о Рыжухе и Пунике, Любимце и Солнечном диске. Я ей: «Давай поговорим и о моем Хансуоя!» А она в ответ: «Какой там у тебя Хансуоя!» Ты посмотри на эту девушку, ни в грош мой хутор не ставит. Всех твоих коров наизусть помнит, из моих ни одну не знает, как звать. Говорит: «А Тоомас построит мне новый дом из свежетесаных бревен!» Я ей: «И я собираюсь дом ставить». В лицо мне смеется, говорит: «Какой там дом, разве что избушку построишь где-нибудь на окраине». Я говорю: «Нет, серьезно, построю себе большой, просторный дом, ты должна его увидеть!» А она отвечает: «Ну, этого мне не видать». А я говорю: «Нет, увидишь!» А она опять: «А Тоомас говорил, что его дядя очень-очень злой, это правда?» А я отвечаю: «Тоомас верно говорит, дядька его и впрямь злобный человек и не стоит он, зараза этакая, гроша ломаного!» Тут Кати рассмеялась, да так, что за меня ухватилась, чтобы не упасть. Держится обеими руками за мой рукав и заходится. А как отсмеяться, говорит: «Ну, этому я никогда не поверю!» А я отвечаю: «Ты уж поверь, дядька и правда паршивый человек!» А она: «Нет, нет, на говори так!»