Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади

Он шарил в карманах, возбужденный, несчастный.

Но тут он что-то вспомнил, и на лице его появилась счастливая улыбка.

- Вот оно, - радостно засиял он, - не такой уж я бедняк! Я нашел наконец вещь, которую вручу тебе, Локи, в доказательство своей верности! Бери мой каннель. Локи, бери мой прекрасный каннель! И пусть даже все силы ада встанут на моем пути, все равно я вернусь за своим каннелем. Нипернаади без каннеля — это дерево без души! Пошли, Локи, каннель у меня уже на плоту, принесем его сюда и отдадим Локи, чтобы она больше меня не подозревала!

- Не нужно, я и без каннеля верю тебе!

- И без каннеля веришь мне? - удивленно переспросил Нипернаади.

- Возможно ли это? - спросил он. - Ты веришь мне и без каннеля? И поплывешь со мной?

- Да! - ответила Локи.

Только этого и ждал Нипернаади. Снова он весел беспокойно бегает туда и обратно, прощаясь с каждым деревом, с каждым птичьим гнездом. Повечерело, тучи-рыбы поплыли по небу, подгоняемые ветром. И тут вдруг он вспоминает, что у телки в хлеву нет подстилки, не на шутку пугается, быстро лезет на чердак и принимается сбрасывать оттуда солому.

- Тебе пора идти на плот! - кричит он Локи, не прерывая работы.

- Да, да! - отвечает Локи, но она не радуется, не вскрикивает — ходит как во сне, не отрывая глаз от земли. А когда изредка поднимает глаза, из них жемчужинами катятся слезы.

Закончив свое последнее дело, Нипернаади тихонько открывает дверь и через порог заглядывает в дом. Сильвер Кудисийм уже спит, седая борода торчит кустом. А кровать Локи пуста.

Верно, уже пошла на плот, думает Нипернаади и чуть не бегом направляется к реке.

- Локи, ты все же пришла! - радуется он, завидев сидящую на плоту девушку. Она укуталась в платок и сложила перед собой узелки. В темноте Нипернаади на ощупь высвобождает плот и выталкивает его на середину течения.

В черном небе светятся редкие звезды. Стремительно проносятся мимо деревья и кусты. Какая-то напуганная птица взлетает с луга и, жутко ухая, скрывается в лесной чаще. Нипернаади стоит на плоту, ведя его, как корабль. На поворотах он бежит то вперед, то назад и багром направляет плот.

Потом садится рядом с девушкой и берет ее руки в свои.

- Почему ты такая грустная, ни словечка не скажешь? - озабочено спрашивает он. - И руки у тебя сегодня такие холодные, окоченевшие — как будто незнакомые. Смотри, смотри, звезда упала, длинный огненный хвост протянулся по черному небу, словно дракон. Это к добру, малышка Локи, звезды всегда падают к добру. Слышишь, как шумит в ночной тиши вода, ты ведь не боишься? Как мне развеселить тебя, что тебе рассказать, чтобы твои черные думы развеялись, как тучи? Ах, Локи, радуйся, кричи, жизнь встает перед нами, как волшебная сказка! А хочешь, я сыграю тебе на каннеле и спою о рыцаре, которого звали Синяя Борода, и его семи женах? Ты молчишь, мне стало страшно с тобой.

- Что я должна сказать тебе? - тихо подсмеиваясь спросила девушка.

Нипернаади прислушался, отпустил руки и разочарованно произнес:

- Даже голос у тебя сегодня какой-то чужой, никогда он не был так сух. Локи, скажи мне, что с тобой?

Девушка стянула с головы платок, повернулась к парню и засмеялась.

- А я не Локи! - сказала она.

- Малль! Малль! - вскричал Нипернаади и подскочил. - Какой дьявол занес тебя ко мне на плот? Назад, немедленно назад!

Он схватил багор и стал править к берегу.

Малль встала, подошла к Нипернаади и тоном не допускающим возражений, произнесла:

- Брось дурачиться, плотогон! Тебе нет никакого смысла бежать обратно. Да и куда ты поедешь с той девчонкой, что выросла в лесу? Или думаешь сам поселится в лесу и похоронить себя в этом болоте? Ты похож на свои разговоры, а они у тебя неспокойные, мечутся то туда, то сюда. Ты и одного лета там не выдержишь: первую неделю будешь петь и веселиться, на вторую загрустишь, а на третью почувствуешь, как Локи тяжелым камнем давит тебе на сердце. Вот ты какой, плотогон!

Когда Нипернаади отбросил багор в сторону, девушка подошла совсем близко и умоляюще произнесла:

- Возьми меня с собой, Нипернаади, на год, на неделю, хоть на одну-единственную ночь! Чем я хуже Локи?

Нипернаади бросился на плот ничком.

- Локи, Локи! - всхлипывая, шептал он, как безумный.

- Локи не для тебя! - зло отрезала Малль. - Это я запретила ей ехать с тобой и объяснила, что ты обманщик!

Нипернаади встал, закинул каннель за плечо и, когда на повороте плот подошел близко к берегу, прыгнул на сушу. Не говоря ни слова, серьезный и мрачный, он вытолкнул плот с девушкой на середину течения.

- Помогите, помогите! - закричала испуганная девушка.

Плот быстро несло по течению.

Напевая и посвистывая он шел по пыльному тракту.

Ночевал он в лесу, на берегу озера или в излучине реки, с восходом солнца затаптывал костровище, раскидывал тлеющие головка и снова шагал вперед. Шел он не спеша, не имел никакой цели и был весьма своеобычен. Часто задерживался полюбоваться меняющимся пейзажем, внимал птичьему щебету, сам переполнялся радостью и весельем. А то останавливался где-нибудь на берегу озера и, лежа в траве, часами смотрел на белые облака в бездонной синеве.

Был он высок, худощав, большие глаза лучились весельем, а называл он себя Тоомас Нипернаади. Отвечая на расспросы любопытных, широко улыбался и говорил, что, вот, решил попутешествовать, посмотреть, где, собственно, земля кончается. Притомившись, садился у дороги, играл на каннеле и пел, правда, голос был скрипуч и некрасив. Потом вставал и долго вглядывался в лежащие перед ним окрестности. Пересохшие нивы пылили, далеко на горизонте с горящего болота поднимались клубы желтоватого дыма. Леса синели в жарком мареве.

Случилось в это самое время помереть хозяйке хутора Кроотузе вдове Лийз, по покойному мужу Ныгикикас. А было это так, что пастух Янка, прикорнув после обеда у плиты, вдруг услыхал непонятный хрип и, приоткрыв сонные глаза, увидал последнюю схватку хозяйки со смертью. Дрожа от испуга, он не мог отвести от нее глаз, но когда вдруг хозяйка содрогнулась и подбородок ее беспомощно отвис, Янку словно ветром вынесло во двор.

- Нечистый хозяйку прибрал! - завопил он, распираемый чувством безмерной радости и свободы.

Трое мужчин, сыновья покойной, валявшиеся на траве с разинутыми ртами, разом уселись и испуганно уставились друг на друга.

- Что сказал этот шкет? - наконец спросил старший сын.

Они ждали материнской смерти со дня на день, не смея подступиться к ее постели. Все подсылали пастуха в дом — поглядеть, что там больная, чем занята. Пастух смотрел, прикидывал, а потом угрюмо и безнадежно сообщал, что ничего хорошего ждать не приходится — эта здоровячка еще не скоро покинет мир. И сыновья опять ложились на траву, глядели на облака, позевывали, изводясь в ожидании известий получше.