Юнас Гардель - Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно

Хокан оставил Анну.

Он сажает детей на заднее сиденье и продолжает свое путешествие домой, по стране, которой больше не существует.

Заброшенные металлургические заводы, заколоченные приходские дома, закрытые бензоколонки. На каждом втором доме — вывеска «Продается». Дорога петляет по стране, которая когда-то существовала.

Программы поддержки частных инициатив обустройства регионов, дух предпринимательства. Швеция должна жить дальше.

Серое небо нависает над Швецией. Над каждым городком и поселком страны, над супермаркетами «Виво» и букмекерскими конторами АТГ, над пиццериями и видеопрокатами, над спортивными обществами и зданиями свободной церкви.

Наша гордость. Наша горечь.

Поликлиники и библиотеки, стоматологические клиники и музыкальные школы. Вот такая обустроенная жизнь, которая должна чего-то стоить. Ведь должна она чего-то стоить.

То, что есть, хочет жить дальше. Хочет остаться. Не исчезнуть бесследно. Всего-навсего.

Страна умрет без аграриев. Швеция умрет без машин.

Вы умрете без нас. Помните об этом.

Если умирает одно, следом умирает другое.

Заброшенные металлургические заводы, заколоченные приходские дома, закрытые бензоколонки. Он думал об этом всю осень. Только собственный страх не дал ему сделать это по-настоящему, сказать все вслух.

Все кончено.

Безнадежно кончено. Им больше некуда идти. Господи Боже! Кому нужны программы поддержки частных инициатив в регионах и помощь отдаленным районам? Кому нужны искусственное дыхание и отчаянная борьба за выживание, когда над всей Швецией нависло серое небо?

Хокан смотрит в зеркало на Йеспера и Никласа, заснувших на заднем сиденье. Хокан на секунду закрывает глаза, а когда открывает их снова, пытается представить сиденье пустым, без детей.

Когда что-то кончается, оно кончается. Когда за фильмом «Обитель ангелов» выпустили «Обитель ангелов-2», история все равно уже закончилась, и самое главное уже было рассказано.

И тем не менее все тогда пошли в кино. Хокан, Анна и все их знакомые. Потому что им очень хотелось, чтобы конец не наступал.

Снисходящая на мгновение благодать, долгожданный миг счастья.

Вот так же в детстве, когда на Рождество в три часа дня показывали мультики про Дональда Дака, Хокан старался не моргать, чтобы не пропустить ни одного кадра. А как-то раз он даже сфотографировал телевизор, в наивной попытке поймать чудо.

Он все еще хранит тот полароидный снимок.

На экране едва виден веселый Джимини Крикет. Весь смазанный. Неуловимый.

Потому что чудо невозможно поймать и удержать. Невозможно остановить мгновенье.

За «Обителью ангелов» может следовать «Обитель ангелов-2», но история уже рассказана, и ангелы там уже не обитают.

Мы требуем, чтобы чудо можно было в любой момент вернуть и пережить заново, раз за разом.

Мы требуем, чтобы за ушедшим поездом всегда приходил следующий.

Мы стоим на перроне, переминаясь с ноги на ногу. На станции уже погасли огни, замолкли громкоговорители. А мы все стоим и ждем.

Поезда, который не придет.

Потому что тот же поезд не может прийти снова.

Кто помолится за заблудившийся народ? Кто сложит ладони, падет на колени и прошепчет: Господи Иисусе Христе, будь милостив к нам!

Вот они мы, Господи, не ведаем, что творим, не знаем, что с нами творится.

Как нам жить дальше? Куда нам идти?

В Коппом они приехали совсем затемно. Хокан из машины смотрит на места своего детства, проносящиеся мимо в зимнем мраке. Каждый второй дом продается или заколочен. Здесь когда-то была школа. А здесь жил одноклассник Хокана. Здесь была цветочная лавка. Здесь — гостиница. Подумать только, в Коппоме когда-то были цветочная лавка и гостиница! Вот это были времена.

Вот супермаркет «Консум», вот почта. На холме над рекой раньше была старая приемная участкового врача, а теперь здесь районная поликлиника и стоматологический кабинет. Выше по склону Хокан видит одну из трех здешних усадеб. Ее купил норвежец, который постоянно живет в Исландии, но периодически заезжает в Коппом, потому что ему нравится лесистая местность.

На западе Вэрмланда, за Омотфурсом, по эту сторону норвежской границы находится Коппом.

Главная дорога здесь узкая и длинная. Лес, просеки да куча комаров летом — вот и все, что здесь есть. Больше ничего примечательного. Ничего, что было бы самым старым, самым длинным или самым красивым в мире.

Мимо поселков вроде Коппома стараются проехать поскорее. Неохотно снижают скорость до 70 или 50 километров в час, когда того требуют знаки, и жмут на газ, как только поселок заканчивается.

Дом, где вырос Хокан, находится немного в стороне от главной дороги, на мысе. Хокан чуть не пропустил нужный поворот.

Отец постелил детям в гостиной. А Хокан ляжет в бывшей своей комнате.

Когда Йеспер и Никлас засыпают, Хокан с отцом идут на кухню и выпивают по стакану кефира. Они закусывают его имбирным печеньем. Отец зажигает свечку. Оба почти ничего не говорят.

Хокан взял детей и уехал.

На самом деле, они с Никласом и Йеспером просто навещают отца в Коппоме. Погостят тут несколько дней между праздниками, а к Новому году вернутся домой. Надо ведь Йесперу и Никласу повидаться иногда с дедушкой.

Но тайный замысел Хокана таков: в Коппоме он спокойно сформулирует письмо Анне, в котором напишет все, что не решался сказать в лицо. Он хочет дать ей время подумать. В эти дни им не надо будет спать под одной крышей, так что им обоим будет легче. Вот что задумал Хокан, но сказать не смог.

Он вообще ничего не сказал.

И именно потому, что он ничего не сказал, в этом отъезде как будто не было ничего особенного, но почему-то Анна побежала за ними в одних носках.

Словно она понимала, что в этот раз Хокан не просто уезжает, что она должна его остановить.

Но прямо у машины она застыла как вкопанная и так ничего и не сказала. На нее падал снег. Она съежилась и сжала руки на груди.

— Увидимся через несколько дней, — сказал Хокан.

— Позвоните, как доедете, — сказала Анна.

Они обменялись этими фразами, и это было последнее, что они сказали друг другу. Хокан сел в машину и стал выезжать из двора, а Анна попятилась назад. Делать было нечего. Никто ничего не сказал, ни единого слова, но казалось, что оба все знают и так. И Хокан уехал.

Она осталась стоять на дорожке перед домом. Хокан с детьми только что уехали. Почему-то она побежала вслед за ними, словно забыла сказать что-то важное, но на самом деле сказать ей было совершенно нечего, и она так ничего и не произнесла.

Машина уехала, и вот Анна теперь стоит на дорожке перед гаражом.

Стоит на дорожке перед гаражом, у себя во дворе, но внезапно как будто перестает понимать, где находится. Она растерянно смотрит по сторонам, словно не узнавая даже себя. Некоторое время она рассматривает свои руки, точно не понимая, чьи они. Она стоит в одних носках на асфальтовой дорожке перед гаражом, у красного типового коттеджа в Эллагорде, километрах в двадцати от Стокгольма, под тяжелым серым небом, и она подошла к самому концу пути. Эта асфальтовая дорожка, этот дом у асфальтовой дорожки — это конец пути.