Фэй Уэлдон - Подруги

Тем не менее фронтальное наступление документализма не могло, видимо, не вызвать и обратной реакции — поворота литературы к вымыслу, повышения доли фантастического в романе, тяги к драматизации. В одной из московских бесед Уэлдон подчеркнула, что в настоящее время ее привлекают драматические повороты человеческих судеб, изучение опыта классиков. Высокая оценка роли воображения, способности выстроить на основе глубокого знания реальности вымышленный сюжет содержится в последней на сегодняшний день беллетризованной книге Уэлдон «Письма к Элис» с ее развернутой метафорой Города Воображения, в центре которого высится величественный Дворец Шекспира. Кстати, именно на периферии этого города размещаются кварталы «популярной» литературы.

Авторского отношения к подобного рода изданиям как к периферийным тоже нельзя не учесть, равно как и полемики с «тривиальной» литературой, содержащейся в самих романах Уэлдон, в том числе и в последних. Например, в романе «Жизнь и любовь дьяволицы» с иронией говорится об авторе пустых мелодраматических романов, по имени Мэри Фишер (невольно думается, что ее имя не случайно совпало с именем западногерманской писательницы Марии Луизы Фишер, наводнившей Европу своими банальными историями любви). Этот девятый по счету роман Уэлдон дает наглядное представление о том зыбком равновесии между чистой занимательностью и серьезным, правдивым показом реальности, которое проявилось в ее романах 80-х годов. Роман «Жизнь и любовь дьяволицы» откровенно развлекателен — с неослабевающим вниманием следишь за интригой, в центре которой полуфантастическое превращение ординарной, некрасивой женщины по имени Руфь, жены и матери, в равнодушную к людским счастью и горю дьяволицу. Читая роман, трудно избавиться от мысли, что в этом превращении есть что-то жутковатое, ибо оно происходит отнюдь не в метафорическом смысле, а прямо-таки физически. Писательница в своих интервью предпочитает называть этот роман притчей о превращении — о нем мечтают многие женщины, задавленные жизнью, бытом, страдающие от отсутствия любви. Книжные ассоциации вызывает и имя героини — Руфь, — подобно своему библейскому прототипу, она трудолюбива, верна, стоически переносит все лишения, выпавшие на ее долю. Но до поры до времени. Узнав о страсти, охватившей ее мужа Боббо к богатой, красивой, удачливой Мэри Фишер, автору пустых сентиментальных романов, Руфь решает им отомстить. В результате предпринятых Руфью дьявольски хитроумных действий Боббо, обвиненный в мошенничестве, оказывается в тюрьме, а Мэри, истерзанная обрушившимися на нее бытовыми и прочими проблемами, заболевает неизлечимой болезнью и погибает. Сама же Руфь, с помощью пластических операций полностью изменившая свой облик и ставшая похожей как две капли воды на Мэри Фишер, вселяется в принадлежавший Мэри роскошный дом-башню на побережье и даже сочиняет роман в духе своей соперницы.

Сконструированный Уэлдон сюжет — одновременно многоликая, сделанная рукой мастера картина нравов. И это определенно наиболее сильная сторона книги. Писательница помещает свою героиню то в бедняцкие районы Лондона, то в дом престарелых, то в женскую коммуну, то в респектабельный дом известного судьи. Все эти эпизоды социологически точны, психологически выверены, но, безусловно, не могут смягчить впечатления незначительности жизненных усилий самой Руфи: ее скитания по «земным пределам» свелись к мелкому итогу — богатому дому, поддельной красоте, дарующей власть над людьми, сочинительству пошлых историй, словом, к существованию, лишенному подлинных ценностей.

В конце 70-х годов самими плодотворными оказались поиски Уэлдон и новом для нее «малом жанре», жанре рассказа. Талант рассказчицы Уэлдон обнаруживала уже в своих романах — в небольших главках-эпизодах, главках-ретроспекциях она демонстрировала умение воссоздать с помощью емких, фактурных деталей атмосферу времени, психологический настрой, набросать четкий профиль характера. В рассказе как таковом эти свойства повествовательной манеры Уэлдон раскрылись особенно ярко. В первой опубликованной ею подборке рассказов — «Наблюдая себя, наблюдаю тебя» — слово «наблюдаю», удачно вынесенное в заглавие, по сути, выявляет творческую устремленность Уэлдон, ее подход к изображаемому. Писательница действительно выступает превосходным наблюдателем самых разнообразных нравов и обычаев, то трезво отстраненным, то по-доброму подсмеивающимся, то взывающим к сопереживанию и сочувствию. Широко пользуясь иронией во всей гамме ее оттенков — от бичующей («Рождественская елка») до мягкой и изящной («Уикенд», «Энджел, воплощенная невинность»), — Уэлдон, однако же, не встает в позу морального превосходства над своими героями, а, напротив, стремится быть сопричастной судьбам и страстям своих современников, сохранить теплую и живую человечность, не отделяя тем самым свои наблюдения над ними от наблюдений над собой.

Сбалансированность насмешливой ироничности и лиризма формирует неповторимый эмоциональный облик этого сборника. С этой точки зрения наиболее социально звучащий и остроироничный рассказ «Рождественская елка» и наиболее лиричный, несколько исповедальный по тону рассказ «Энджел» заслуживают пристального внимания, так как дают представление о характере «малой» прозы Уэлдон.

В открывающем сборник рассказе «Рождественская елка» со всей полнотой обнаруживается способность Уэлдон охватить в пределах «малого» повествования историю целой жизни. Молодость писателя Брайена Смита, человека с подчеркнуто обыденной, «стертой» фамилией, позволяющей предположить распространенность «смитовского» феномена, пришлась на 60-е годы, когда он, подхватив модные бунтарские темы десятилетия, прославился своими нападками на английских буржуа. Но подлинных убеждений у Смита не было и в ту пору. Одна из его случайных подружек метко замечает, что сей милый «левачок» на баррикады не поднимется. Существо Смита и в жизни, и в искусстве — приспособленчество, мимикрия, утрата «корней», которые некогда связывали его с пролетарской средой. Поэтому в 70-е годы, когда пора бунтарства миновала и буржуазия, что аплодировала в театре «разоблачительным» пьесам Смита, настороженно относится к любым проявлениям непокорства, Брайену вновь приходится приспосабливаться к изменившимся вкусам и социальным тенденциям. Модно богатство, моден коммерческий кинематограф, скроенный по голливудской мерке, модны, наконец, поиски «корней», «возвращение к истокам» — и Смит приспосабливается и к этой моде, как ранее к моде на «левизну». Он занят бесплодными переделками чужих киносценариев, хлопочет на телевидении, чувствует, что исписался, и в поисках гармонии с самим собою решает отбыть в провинцию, приобщиться к простому и естественному образу жизни «людей земли». Он женится на деревенской девушке, слепо уверовав в ее чистоту и невинность, в надежде, что она вернет ему утраченные корни. Но женитьба на Линде, хитрой и расчетливой лгунье, оборачивается фарсом, а не идиллией. Новая сельская родня, уродливая, страдающая дурной наследственностью, выкачивающая из Брайена деньги, крайне далека от того спасительного идеала, что рисовался в воображении Смита. Он, правда, остается в глухой провинции, мечтая о пробуждении творческого начала, но весь ход повествования убеждает в обратном — липовый «спаситель общества», лишенный корней сочинитель приспособится в итоге и к этой убогой и пошлой жизни, будет и дальше вместе с женой уничтожать корни живого, как корни рождественской елки, которые в семье Линды окунают в кипяток.