Кирилл Партыка - Чёрное место

– Э-эх, за-дол-бало всё!..

В наглухо запертую дверь общежития пришлось колотить кулаками и каблуками минут двадцать. Старуха-вахтерша, после долгих пререканий впустив запоздалых постояльцев, с порога приступила к ним с вопросом:

– Вот вы, милиция! Это что же такое?! Девочку убили, мальца убили, а теперь ребеночку головку отрезали!

Степанов поперхнулся. – Какому ребеночку?

– Как какому?! Мне только что наша жилица сказала. Вся милиция уже там. Как же вы не знаете?

Кравец молча схватился за телефон, крутанул диск. – Дежурный? Новых чепэ не было?.. Ну, с детьми... Нет? Ладно, отбой. – И приказал вахтерше: – Ты, бабка, как эту жилицу увидишь, скажи: ходил тут один, обещал ей за сплетни самой голову отрезать!

Степанов ткнул его локтем в бок. – Дошутишься! Старая ляпнет – народ с дрекольем прибежит. Босиком по снегу удирать придется!

Оперуполномоченный Евсеенко нажал кнопку звонка. За железной дверью раздались шаги, потом послышался настороженный женский голос:

– Кто там?

– Милиция. – Стас поднес к дверному глазку служебное удостоверение.

– Ближе, – приказали из-за двери. Евсеенко выполнил команду.

– Не видно ничего, подальше отодвинь.

– Да откройте, вы же меня знаете! Я вам мопед нашел, когда у сына украли!

Лязгнул засов. Женщина средних лет в байковом халате с порога напустилась на опера:

– Знаю – не знаю! Не такое время, чтоб кому попало открывать!

Стас ее мягко, но решительно перебил.

– Я на минуту. Слышали про то, что три дня назад убили подростка на школьном дворе? Это рядом. Ничего подозрительного вы в тот вечер не заметили?

– Да, вроде, нет.

– Шум, может быть, какой-нибудь под окнами?

– Ничего мы не слышали. Это у соседей над нами спросите. Их девочка нашей дочке рассказывала, что в час ночи на лестнице была какая-то возня.

Стас взлетел этажом выше. В квартиру его впустили после первого же звонка. Пригожая хозяйка радушно пригласила:

– Проходите, не разувайтесь, мы еще не убирали.

На вопрос о шуме в подъезде кивнула и позвала дочь. Девочка-пятиклассница охотно рассказала, что в тот вечер, часов в девять выходила на лестницу покормить собаку. Внизу, на первом этаже, матерились пьяные дядька и тетка.

– Точно помнишь, когда ходила собачку кормить?

– Позже мы бы разве ее выпустили? – вмешалась мать.

– О чем же они говорили? – на всякий случай уточнил Стас.

Мать укоризненно покачала головой.

– Что ей, гадости повторять?

– Извините.

Евсеенко вышел на улицу. С серого неба сеяла мелкая снежная крупа. Он поднял воротник полушубка. Черт, опять мимо денег. Все мимо и мимо! Сделав пометку в записной книжке, Стас направился к соседнему подъезду – продолжать поквартирный обход.

Степанов держал трубку на отлете. Мембрана похрипывала под напором мощного баритона заместителя начальника крайУВД. Из наушника, словно пули, вылетали слова: …коллективная жалоба!…губернатор! …генерала! …всех повыгонять к чертовой матери! … дай сюда Кравца!

Степанов с готовностью передал трубку. Кравец тоже держал ее в стороне от уха, время от времени вставлял «есть» и «так точно, товарищ полковник». Дав отбой, потянулся и пропел:

– Когда-а б име-ел златы-ые горы… ментом бы в жи-изни не служил!

Степанов ухмыльнулся.

– Тебя не снимут, – сказал Кравец. – Ты в должности недавно.

– Да и ты не ветеран.

– Видишь, какой шум пошел? Крайнего будут искать. Угадай с одного раза, кому по шапке за провал дадут?

– Ты, когда с женой… того, тоже про карьеру думаешь?

– А я с женой давно уже не того из-за такой работы. Скоро из дома попрет.

– А мне плевать – снимут, не снимут! Я бы эту мразь своими руками задушил!

– Давай его для начала поймаем. А то ведь все прошерстили, а душить некого.

Степанов переворошил бумаги. Действительно, сколько сигналов отработали и без пользы! Кроме троицы юных оболтусов еще двоим бедолагам подозреваемым довелось попариться в ИВС. Оказалось – тоже не те, еще извиняться пришлось.

Они долго молчали. Кравец вдруг грохнул кулаком по столу.

– Не бывает такого, чтобы совсем ничего! Где-то мы прошляпили – зуб на мясо отдаю!

– Может, и прошляпили, – согласился Степанов. – Но зачем табуретки ломать?

– Какие табуретки?

– Чапаевские. Давай-ка лучше еще раз дело изучим.

На исходе следующего часа Кравец поднял мятый лист бумаги, и, держа его в вытянутой руке, будто страдал дальнозоркостью, прочитал вслух:

– Справка.

– Ну? – Степанов оторвался от своей стопы документов.

– Девочка, понимаешь, слышала, как дяденька с тетенькой не нормативно объяснялись в подъезде.

– Помню. Евсеенко проверял. И что? Пойти оформить их за мелкое хулиганство?

– Нет, пусть этим занимается околоточный. А пойдем-ка мы с тобой еще разок с этой девчушкой потолкуем.

– Зачем?

– А от нечего делать.

– Можно еще главу администрации допросить, раз делать нечего.

– Посмотри. Подружке она говорила, что выходила кормить собаку около часа ночи. А Евсеенко пояснила, что это было в девять вечера.

– Ну и что? Подружка могла и перепутать.

– Могла. Только уж больно этот «час ночи» совпадает со временем убийства. А от дома до школы расстояние в три плевка.

– Ты считаешь, что они нам уши притирают – и мать, и дочь?

– Ну что ты?! Чтоб наши граждане милицию обманывали?! Да ни в жисть!

– Ладно, поехали.

– Никогда больше не говори старшим неправду, деточка, – наставительно изрек Кравец на прощание.

– Не бу-уду, – протянула пятиклассница.

– И дверь незнакомым дядькам не открывай. А то мы позвонили, ты и впустила. Одна ведь дома, а дядьки всякие попадаются.

Оперативники вышли на улицу. Потрепанный «уазик» уголовного розыска попыхивал белым дымком из выхлопной трубы.

– Ну что, сами его возьмем? – спросил Кравец. – Или танки будем вызывать?

– И авиацию! – Степанов застегнул «молнию» на куртке. – Поехали узнавать адрес…

Без маминой опеки девочка хитрила не долго. В тот вечер родители были в гостях и она, пользуясь свободой, допоздна смотрела телевизор. Но тут затявкала прижившаяся в подъезде собачонка – проголодалась, поди.

Девочка взглянула на часы – далеко заполночь. Поколебалась – страшно ведь в подъезде и темно – но пожалела псину, налила в миску супа и вышла. Собачонка благодарно завертелась у ног. Внизу хлопнула входная дверь, раздался топот, кто-то приглушенно вскрикнул, донесся шум борьбы, а потом перемежаемый бранью разговор.

– Когда, падла, бабки отдашь? У тебя по счетчику уже штука набежала! – Говоривший странно растягивал слова, язык у него слегка заплетался.

– Где же я возьму?! – Тот, у кого требовали «бабки», чуть не плакал.