Аугуст Гайлит - Новеллы

- У меня небольшое дело к пастору, зайдем в ризницу.

Она застенчиво шепнула что-то священнику, тот улыбнулся всем лицом, поднял глаза и подозвал Тоомаса.

- А как звать жениха? - спросил он.

- Тоомас Тарак! - ответила за него Ивола.

И выходя из ризницы, хозяйка еще сказала:

- Но это все надо совершить побыстрее, без проволочек, чтобы не терять времени даром. Мы оба решили, что свадьбу можно будет сыграть уже через пару недель. О хоре церковном и о свечах, само собой, позаботится кистер!

Что же это такое? - думал Тоомас. Он жених, он — Тоомас Тарак? Он покосился на Иволу, но не посмел ничего спросить. Ивола, сидя с ним рядом, лишь улыбалась и молчала.

Бог его знает, думал Тоомас, розыгрыш это или просто так? Мустояская Ивола его невеста, нет, это невероятно, неслыханно!

- Ивола, - произнес он наконец смущенно, - что ты пастору сказала?

- А то, - рассмеялась она, - что ты будешь хозяином Мустоя.

Тоомас остановил лошадь, перекрестился и вздохнул.

- Святой боже, - вырвалось у него, - будь ко мне, дураку, милостив!

Он не верил своим ушам. Он был просто ошарашен. Издеваются, думал, глумятся, паразиты, что Ивола, что этот поп. Слыханное ли дело: он, преступник, и вдруг станет хозяином хутора, мужем Иволы. Ему даже захотелось спрыгнуть с телеги и убежать в лес. До того все это казалось смехотворно и нереально! Он, известный конокрад, подонок и негодяй, который взламывал амбары и палил хутора, убивал и грабил людей на большой дороге, который отсидел в тюрьме и познал все невзгоды жизни, он, выросший, как волк, в лесу, осыпаемый насмешками и шпыняемый как какое-то ничтожество, он должен стать мужем Иволы!

Ему все не верилось в это, даже и тогда, когда Кантерпасс пошил ему свадебный костюм, а Ивола привезла из города новые сапоги и шляпу, когда засновали женщины, без конца что-то жаря и паря, и хутора стал обходить посыльный, приглашая гостей на свадьбу. Не верилось даже и тогда еще, когда он впереди огромного свадебного поезда ехал в кирку, когда стоял там рядом с Иволой перед алтарем и когда с гиканьем и песнями возвращались домой. Все это было как сон, как наваждение. Лишь сев за стол и выпив первую рюмку, он стал осознавать, что произошло что-то большое и очень важное.

Хе, черт, подумалось ему, чего только ты не вытворял в жизни, каких только лихих дел за тобой не водится, но что ты выкинешь такую штуку, - этого я от тебя никак не ожидал! А что, если сейчас встать и сказать этим людям, мол, так и так: я убивал, крал, жег, в тюрьме сидел, - берегите получше свои карманы и стерегите коняг! Что если открыть им, какую шельму они почтили своим присутствием? То-то бы, поди, кинулись, сверкая пятками, к дверям и скорее за вожжи. А Ивола? Что бы сделала Ивола?

- Ивола! - вдруг влюбленно прошептал он, моя маленькая, милая, любимая Ивола!

Нет, нет, он никогда никому не расскажет о своей жизни. Он постарается скрыть свое преступное прошлое, постарается стать человеком, добропорядочным человеком, почти таким же, как его Ивола!

3.

На хуторе еще вовсю заливалась свадебная гармонь, а Тоомас уже побежал в поля.

Какое-то безудержное, хмельное чувство переполняло его существо, ему хотелось кричать, орать, гикать. Он бежал по полям, смотрел, приостанавливался и снова устремлялся дальше. Все это его — эти нивы, луга и леса, и даже та речка, что течет, вздувшись от талых вод? Уж не сон ли это, не обман ли зрения, может, господь Бог решил над ним подшутить? Ему не нужно будет больше рыскать волком по лесам и охотиться за добычей? Да, теперь он богатый хозяин, богаче любого другого в округе. У него есть плодородные нивы, хлева, полные живности, дом, где его ждет жена. И ему не нужно больше бояться людей, не нужно ползать перед ними презренным ужом. Он волен уходить и приходить по своему усмотрению, и все почтительно должны снимать шапки. Не это ли осуществление его мечты о славном и счастливом будущем?

Господи, неужели это правда, неужели это действительно так? Может, еще наступит пробуждение и он обнаружит себя опять в тюрьме или где-нибудь в лесу под вывороченным корнем дерева?

Он сел в поле на камень, взял горсть земли и растер ее в пальцах. Его земля, его душистая землица! Он засмеялся, как ребенок. - Вот так, сказал он себе, - вот тебе и преступник. И все это он обрел без грабительства, без воровства, без крови, и никто ничего у него не отнимет. Словно дождь божий пролился на него, знай только подставляй руки, чтобы ни росинки не капнуло мимо. И отчего именно ему выпало быть этим счастливцем, этим избранным?

- А, пустое, - воскликнул он вдруг, - что мне поля и постройки, когда есть Ивола, милая, добрая, красивая Ивола!

Он бы от всего отказался, все раздал бедным, пеплом бы все по ветру пустил, лишь бы только ему оставили его Иволу, и ничего больше ему не нужно. Или у него воли и сил недостаточно? Он всюду найдет себе работу и кусок хлеба, если Ивола пойдет с ним.

Странно, - у него, у Тоомаса, и вдруг есть жена... кто бы мог такое себе представить! Жена, за которой бегала вся волость, все эти богатые дворохозяева и прочие им подобные. Все они ходили домогались ее, но ни один из них не был Иволе по нраву, ни один не был люб, кроме него, Тоомаса!

- Сто девять чертей! - припомнились Тоомасу слова возчика торфа. Взять бы сейчас доброго коня и помчаться бы ветром по дороге! И никто бы не ловил его, не гнался за ним с бранью, - скачи себе, бунтуй, даже, хочешь, продай коня первому встречному, нимало при этом не боясь. Да уж, неисповедимы пути Господни и чудесны дела и желания его, ничего не поделаешь!

Погоди-ка, подумал он со смехом, надо заглянуть к Кантерпассу — не отравился ли часом этот стервец от зависти? Он его намеренно не пригласил на свадьбу, не пристало же такой церковной крысе быть там, где собираются богатые хуторяне... Журавль, этот Кантерпасс, хмыкал Тоомас, длинноногий журавль, щуплый и жилистый, сытости в нем ни на маковое зерно. Работать и то ему лень, прощелыге, а если что и делает, так много ль добра иголкой сколотишь... Так и прозябает, провожая жизнь день за днем к смерти ближе.

- Ну, здорово, старый раструб! - сказал Тоомас, входя в хибару Кантерпасса. - Я, собственно, заглянул сказать, чтобы ты, стервец, лентяя-то шибко не праздновал. У тебя рента за год не плачена, а я же, если терпение выйдет, шутки шутить не буду. Я человек крутой и не потерплю неаккуратности. Но не будем об этом сегодня, в день свадьбы, время есть еще подумать и решить, что с тобой делать и как поступать. Вот, я тут тебе и водки принес, иначе ж где тебе, бедолаге, и взять бы ее было.

Усы портного встопорщились, он усмехнулся:

- Теперь ты счастлив? - спросил он.

- Да, счастлив, - ответил Тоомас. - Это не каждому выпадает. Не всяк, вишь ли, заполучает себе такую жену и хутор.