Аугуст Гайлит - Новеллы

Пока мы с ним так беседовали, его окружили остальные матросы. Моряков обуял страх, когда они услышали от своего сотоварища про появление котермана. Подошел и капитан, прислушался к их разговору и отозвал меня в сторону. Он был серьезен, голос его дрожал, и глаза прятались под козырьком фуражки. Он сказал:

- Не слушай вздорной болтовни матросов! Пока еще рано говорить о неминуемой гибели, хотя шхуна моя довольно стара и для таких штормов хлипковата. Но если ты попросишь господа, как того требует твой сан и обычай, то... ну да ты сам, поди, знаешь: от доброго слова, замолвленного перед Богом, вреда, я слыхал, не бывает. Дело в том, что сам я ни разу в жизни не молился, и глупо было бы делать это сейчас! - и он надвинул фуражку еще глубже на глаза, резко повернулся и отошел прочь.

Было действительно последнее время смиренно обратиться в мыслях своих к Создателю, поскольку ничто уже не могло нас спасти от этой разбушевавшейся стихии. Волны бросали нас по бескрайнему водному простору, и каждое новое мгновение грозило стать для нас роковым. Просто диво, что наш обледенелый сундук еще держался на плаву, так настала четвертая ночь. И тут случилось то, чего мы больше всего боялись: шхуна, далеко отклонившись от курса, села на мель. Нос ее пикой задрало кверху, борта и днище смяло. Вода стала просачиваться внутрь. Штормом нас занесло между двумя мысами, Тухкуна и Ристана, где было множество каменных подводных островов и отмелей, - место это в народе звалось Сууррахну, или Некмансгрунд, а у моряков адской пастью, из которой, если в нее попадешь, спасения нет.

- К помпам! - заорал капитан, но матросы не двинулись с места — спасать было уже нечего. Даже шлюпку невозможно было спустить на воду, так как, хотя берег и был недалеко, штормом бы нас мгновенно разбило насмерть о камни. Так мы и принуждены были терпеливо ожидать конца, не выбрасывая даже белого флага на мачте — было бы безумием в такой шторм надеяться на помощь рыбаков с побережья. И будучи молодым и боясь смерти, я всю ночь взывал к Богу, точно голодный продрогший волчонок. Даже матросы и те бранили и увещевали меня, то того жуток был мой вопль. Я не мог примириться с мыслью, что мне предстоит погибнуть вблизи той земли, куда я намеревался нести божью милость и духовное очищение.

Велико же было наше всеобщее удивление, когда с восходом солнца мы обнаружили себя в окружении множество рыбацких ладеек или, как называло их местное население, косовушек. Это были длинные узкие черные суденышки, которые, как я впоследствии узнал, использовались лишь для разбойничьих набегов на тонущие корабли. Легкие и быстрые, они казарками скользили между бесчисленных камней.

Я выбежал на палубу и увидел, как многие из них разбиваются о камни, но тонущих подхватывают сотоварищи и втягивают в свои лодки. Волны кидали их лодки, точно ореховые скорлупки, было просто страшно смотреть, как они лавируют среди нагромождения камней. Они подплывали все ближе, стервятниками окружая шхуну. Полагая, что они спешат нам на помощь я было благодарственно сложил руки, но капитан сердито оттолкнул меня в сторону и сказал:

- Не радуйся прежде времени — этими людьми движет только жажда наживы, до нас им нет дела. Им даже на руку, чтобы мы погибли, тогда бы не было ни свидетелей, ни доносчиков на них.

И действительно, едва поднявшись на шхуну, они топорами срубили мачты и, посчитав теперь корабль своей добычей, принялись грабить. Это были мужики из деревень Пихла и Куритса, крепкие, обветренные, бородатые. Потом уже, пожив среди них, я узнал, что они считают своей добычей любой корабль, который сел на мель и у которого штормом сломало мачты. У них даже был обычай показывать каждому проходящему кораблю заднюю часть своего тела, что, по их поверьям, должно было приводить корабль к гибели. Впоследствии я нередко видел хийумаасцев, даже женщин и детей, поворачивающихся спиной к морю, едва на горизонте показывалось какое-нибудь судно. Никакие, даже самые суровые наказания не в силах были отвратить их от злодейских разбойничьих набегов.

Все, что ни попадало им под руку, они сбрасывали в свои лодки. На ропот да и на брань капитана и матросов они не обращали внимания, только издевательски ухмылялись в ответ. И загрузив лодки доверху, попрыгали на весла и погребли к берегу, не взяв ни одного из нас. У них почиталось за великий грех спасать людей, прежде чем вся добыча не будет на берегу, ибо за то время корабль мог бы затонуть и они бы остались без поживы. Сколько я ни увещевал их словом божьим и даже жалостно ни просил, они оставались глухи к моим словам. И лишь когда я сказал, что я их новый пастор, они взглянули на меня, улыбнулись и сказали дружелюбно, что пастор им и впрямь необходимо и чтобы я подождал еще немного — скоро они за мной вернутся.

И действительно, в следующий заход они взяли меня с собой, отказавшись, однако, спасти команду. Еще долгое время матросы махали руками и кричали нам вслед, затем спустили за борт шлюпку, но мгновение спустя буря бросила ее о камни, и все они, как один, погибли. Я видел еще, как они появлялись на поверхности, качались пробкой на волнах, но потом все исчезли — лишь шапки остались колыхаться на воде.

Страх и пережитые ужасы настолько потрясли меня, что слова не шли с языка. Сойдя на берег, я опустился на песчаную косу, разбитый и подавленный. Да и рыбакам было не до меня, они были заняты перевозкой и припрятыванием награбленного. Предоставленный самому себе, я обвел взглядом остров. Это была иссеченная ветрами и штормами пустошь, покрытая галькой и сыпучим песком. Виднелись редкие убогие рыбацкие деревеньки. Между камнями чах можжевельник. Несколько развилистых берез стояли обтрепанные, как метлы. И над всем этим гулял ветер, заунывно и пронзительно свистя. Поодаль, возле деревни, я заметил кирку с невысокой колокольней, деревянное строение, серое от дождей и туманов и невзрачное, как старый мызный овин.

Придя несколько в себя, я поднялся с косы и побрел в деревню. Измученный, измотанный штормом, я, наверное, мало походил на пастыря духовного. Поэтому, когда я вошел к деревенскому старосте, тот испытующе и подозрительно уставился на меня. Когда же я описал свои злоключения, он приблизился ко мне и, недоверчиво глядя, резко и сурово спросил:

- И как тебя звать?

- Матиас Роберт Ваал, - ответил я.

- Ваал? Такого мы действительно ждем, - сказал он чуть дружелюбнее. И стал ощупывать мои плечи, руки, похлопывать по спине, как если б покупал-приценивался к телку на базаре. Изумленный столь неожиданным и странным приемом, я стоял перед ним мальчишка мальчишкой.

- Жидковат и костляв, - презрительно произнес староста, - да и молод больно. Ну да нам, мужикам, что, а бабам нашим охота и ребятишек крестить, и молодых венчать, и проповедь проникновенную послушать, да и понюнить когда перед отцом духовным. Священник для них должен быть строгим пастырем, все равно как погонщик для быков. Баб — их Библией и кнутом учить надо, не то они отбиваются от рук и закисают, навроде рыбы без соли. Для этого хорошо б пастора постарше или, по крайности, поосанистей. А ты вон, что зимняя камбала, одни кости да желтая кожа!