Сурат - Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег

Как раз в это время Покойник и понял, что жизнь — хотя и бессмысленна, но, тем не менее, красива, а это на все сто окупает факт ее наличия. Крейцерова соната, блин, тоже абсолютно бессмысленна, не правда ли? Покойник подумал, что именно смысл и портит все, что мы им наделяем. Запихнуть смысл в жизнь или в Крейцерову сонату — все равно, что запихнуть червя в яблоко. Смысл портит вещи, извращает их суть, которой они не обладают изначально, а потом мы удивляемся, откуда эта вонь? Если в вас запихнуть инородное тело — девять грамм свинца, например — вы тоже в скором времени начнете смердеть. Так говорил Петр Самсонов, первый учитель Покойника. На самом деле, Петр был не учителем, а поэтом. Он никогда не приходил к Покойнику, если не написал новых стихов, которые были либо светлые и печальные, либо веселые и пошлые. Сам Покойник поэзию не понимал и даже музыку предпочитал иностранную, чтобы не знать, о чем поют, но Петра слушал с удовольствием, потому что смотреть на человека, который читает тебе свои рифмы с глазу на глаз — это очень странно. Наизусть Петр ничего не помнил и всегда носил с собой шершавую картонную папку с парой тетрадочных листков, исписанных непонятными закорючками, которые Петр расшифровывал, например, так:

Покойник в таком случае спрашивал, с каких пор у Петра живут женщина старая и кошка облезлая, на что Петр беззлобно отвечал: “Ты хоть и покойник, а дурак”, потому что в стихах главное не что, а о чем. Он перепечатывал стихи на покойницкой машинке и уносил их к себе домой, где изредка доставал их из коричневого чемодана, перечитывал и плакал над собственными словами. Иногда Петр дарил что-нибудь своим друзьям от души или по приколу — у Покойника на двери висела его табличка с надписью: “Убей в себе медитатора!!!”, а на белом боку холодильника красовалось стихотворение, написанное жирным синим фломастером:

Еще Петр много рисовал цветными карандашами и любил ставить восклицательные! знаки!!! везде, где!!! только можно!!!!! А Покойник говорил: “Сотри их, мудак! Заебал”, а Петр!!!!!!!!!!!!!! улыба!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!невозможно сов!!!!!!!!!!!!!!!!!

!!!!!!!!!!!!!!!хвати!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!акой рассказ запорол, урод!!!!!!!!!!!!!!!!!

!!!!!!!!!!петя, пожалу!!!!!!!!!!!!!!!!!!!бли!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

В Уфе жила маленькая девочка по имени Альфия и носила очки на больших черных глазах. Девочке было всего пять или шесть лет, но она уже работала юристом в каком-то коммерческом предприятии. У девочки был муж на десять лет ее младше и подрастала дочка, которой стукнуло уже семьдесят пять. Альфия была очень добрая — и это было ее отличительной чертой всю жизнь. Отличительная черта, если кто не знает, это жена отличительного черта, который живет у тебя в голове и отличает черное от белого, добро от зла, мальчиков от девочек и тебя от меня. Без отличительного черта ты был(а) бы не сам(а) собой, а черт знает кем… Да, про Альфию. Она, как я уже сказал, была очень добрая и даже не душила мужа, когда он забывал вынести мусорное ведро, и никогда не плевала в чай дочке, если та возвращалась домой позже девяти вечера. Она знала, что муж младше ее, а дочка в том возрасте, что сама может решать, когда ей возвращаться домой, даром что во второй класс ходит. Но настолько же, насколько Альфия была доброй, настолько же были злыми ее муж и дочь. Они были такими подлыми и коварными, что даже вступили в сексуальную связь друг с другом, чтобы досадить Альфие. Но так как та была слишком добрая, она или не замечала этого, или попросту закрывала на все глаза. Даже когда они отрезали голову ее маме, которая приехала к ним на два дня погостить, и запекли ее в тесте, Альфия сделала вид, что ничего не произошло. А все из-за того, что Альфия очень любила классическую музыку, особенно третью и седьмую симфонии Бетховена. Она включала их на всю громкость и, чем больше слушала, тем добрее становилась, но, к сожалению, на мужа с дочкой это оказывало совершенно противоположный эффект. Они начинали кидать в Альфию ножи и тарелки, а один раз даже ударили ее по голове пишущей машинкой. Даже соседи иногда кричали им из-за стенки, что они сами сейчас придут и выкинут Альфию из окна. Она же, как всегда, делала вид, будто ничего не происходит, потому что была очень доброй. И включала магнитофон еще громче. Но долго так продолжаться не могло, потому что если долго слушать музыку с такой громкостью, то ни одни уши не выдержат — и добрая Альфия, в конце концов, оглохла. Теперь муж и дочь могли сколько угодно разговаривать при ней матом и даже кричать ей прямо в ухо, что борщ она готовить не умеет и что Бетховен не композитор, а сенбернар из американского фильма. Альфия все пропускала мимо ушей.

Однажды ей приснилось, что в дверь позвонили, а так как во сне она еще не привыкла быть глухой, то, услышав звонок, сразу же побежала открывать. На пороге стоял Бетховен и вилял хвостом. Он спросил, можно ли ему войти и есть ли в доме фортепиано. Когда Альфия попыталась что-то ответить, он прервал ее, сказав, что это бесполезно, потому что он абсолютно глухой. У Альфии не было фортепиано, но, так как это был сон, то в гостиной оказался целый рояль. Они перенесли его на кухню и Бетховен заиграл Аппассионату. Альфия накормила его борщом и он сказал, что это очень вкусный борщ, поэтому он придет завтра и сыграет что-нибудь еще.

Так прошли месяцы. Бетховен приходил каждую ночь и играл все то, что написал при жизни, а когда репертуар был исчерпан, то и то, что успел сочинить после смерти, а Альфия кормила его борщом и он вилял хвостом еще радостнее.

За это время соседи Альфии совсем озверели, так как музыка великого композитора стала преследовать их даже во сне. Они бессильно сжимали зубы, писали на дверях Альфии непристойные гадости, похитили ее дочку, отрезав ей ухо, которое Альфия получила в конверте вместе с запиской, что если музыка не прекратится, мы отрежем твоей дочке все, что только можно; с уважением, твои любящие соседи. Дошло до того, что мужа Альфии стали каждый вечер жестоко избивать, когда он возвращался с работы, и теперь он больше не мог ни выполнять свои супружеские обязанности, ни нарушать их с кем-нибудь другим. Но Альфия ни на кого не держала зла, потому что сам Бетховен играл ей каждую ночь свои удивительные произведения. Когда ее мужа наконец забили до смерти и прислали бандеролью левое полушарие мозга ее дочери, она все отдала в Банк органов и деньги брать отказалась, так как была чужда корысти.