Ричард Бирд - Х20

— Думаю, у тебя примерно так же, — предположил я.

— Вообще-то я собственница, — сказала Джинни. — Зачем останавливаться на полпути?

Жан-Поль Сартр внимательно слушал, только прикидываясь, что идет от нас, шаркая и ухмыляясь, как Марсель Марсо. Я часто предлагал — может, после работы — сходить куда-нибудь, где Сартр нас не услышит. Но Джинни вечно была слишком занята пением, или ей надо было звонить своему парню, или, что еще хуже, она смотрела на меня так, словно я и сам знаю, что мы оба влюблены в других людей и все такое.

— Мы ведь друзья? — спросил Джулиан.

— Конечно.

— Потому-то я и хочу помочь, — сказал Джулиан. — И тебе, и Тео. Как он там? Не лучше?

Тео умирал.

Прошло больше года с тех пор, как Джулиан вызвал меня в этот кабинет, чтобы объявить результаты расследования, пространно объяснив, что в наше время такая компания, как “Бьюкэнен”, должна быть насквозь политизирована. Каждому сотруднику рекомендуется при любой возможности пропагандировать некоторые основные принципы — например, что нет никакой явной связи между курением и раком и что мы живем в свободной стране, где сигареты совершенно законны. Впрочем, особо рьяных, вроде Тео, приходилось обуздывать.

— Он имеет в виду, что я уволен, — сказал Тео.

Тео сидел на диване Джулиана, черная кожа отлично подчеркивала белизну его халата. Он курил сигарету из прозрачной коробки.

— На самом деле ты не уволен, — сказал я. — Это просто уловка.

Джулиан решил, что Тео сможет взять короткий отпуск за счет “Бьюкэнен”, если перестанет возить сигареты в трущобы. Джулиан объявит об увольнении Тео, и недовольные из ЛЕГКОЕ спокойно разойдутся по домам. Когда все устаканится, Тео тихонько вернется к работе и продолжит исследования как ни в чем не бывало.

— Поэтому он лишь говорит, что ты уволен.

— В Гамбурге мы всегда так делали.

— Значит, это не проблема, — сказал я.

— Да, — сказал Тео. — Это коррупция.

Джулиан снял очки и потер глаза:

— Это пускание пыли в глаза. Это ничего не значит.

— А я был так близок к прорыву с ВТМ.

— Джулиан это знает, — сказал я.

— Джулиан?

— Мы в колледже вместе учились.

— Значит, ты знаешь, почему его вышвырнули из Гамбурга?

— Никто его не вышвыривал. Ему не нравились тамошние опыты над животными.

— Это он тебе сказал?

— Так будет лучше, — сказал Джулиан. — Подумайте о квартплате. Подумайте о собаке. Я делаю все, что в моих силах.

— Я и другую работу найду.

— Вы стареете, Барклай. Не валяйте дурака.

— Твои исследования, Тео, — сказал я. — Куда тебе еще податься?

Затем он нас удивил: он широко улыбнулся — разумеется, не разжимая губ. Он затушил сигарету. Встал.

— Вы оба такие пессимисты, — сказал он. — В конце концов, я всегда могу переехать к Грегори.

И теперь, год спустя, сколько я ни пытался объясниться, Джулиан по-прежнему убежден, что мы сговорились против него. И я нередко чувствую себя так, словно что-то ему задолжал.

— Я рад, что мы все еще друзья, — сказал Джулиан. Он поднес зажигалку к моей сигарете. — Потому что хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.

— Это ведь было забавно, а, Уолтер?

— Не все время, нет.

— Но все-таки часто.

На нем коричневая шляпа “пирог” с ярко-желтой кокардой “Подумай о велосипеде”. Он сгорбился в кресле, злобно поглядывает на Эмми, потому что она опять здесь, и слушает мои воспоминания о Клубе самоубийц. Я спрашиваю Уолтера, все ли с ним хорошо.

— Да, — говорит он.

— Уверен?

— Не твое дело.

Как бы там ни было, было по большей части забавно находиться в комнате, где полно бесстрашных людей, и каждый знает, что написано на бескозырке матроса на пачке “Плэйерс Нэйви Кат”.

— “ГЕРОЙ”!!

Клуб самоубийц вернул мне восклицательные знаки — все равно что получить второй шанс на образование и самые счастливые дни жизни. Мой нынешний курс обучения — альтернативная история во всех областях, что охватывались рассказами Уолтера и его друзей. Начало курсу статистики деликатно положил Джонси Пол, который рассказал про японские наблюдения за детьми женщин, чьи мужья курили. Одна из подопечных родила ребенка, чей рост и вес были значительно ниже средних, при этом она отрицала, что замужем за курильщиком. Исследователь удивлялся, потому что муж этой женщины каждый вечер рьяно курил в приемной до и после своего визита. В итоге женщину спросили, почему она отпирается, что ее муж — курильщик.

— Простите, — сказала она. — Но этот человек просто мой любовник.

Физкультура: когда в 1987 году французский защитник Серж Бланко играл в Кубке мира по регби, в котором Франция вышла в финал, он выкуривал в среднем по тридцать сигарет в день, как и все великие французские игроки до него, в том числе незабываемый Жан-Пьер Риве.

Английская литература: если верить Ланди Футу, все великие английские романы написаны не без помощи табака. Он цитировал Теккерея о кубинском курении и Киплинга о различии между женщиной и сигарой. (Это входило также в курс “Женщина в современном мире”.) По мнению Фута, смерть романа совпала с антитабачным движением, а смерть автора можно связать с адекватным противодействием этому движению.

Экономика: пока Маркс писал “Капитал”, он истратил на сигары больше денег, чем получил за публикацию. Пожалуй, это объясняет его странную слепоту к тому очевидному факту, что на самом деле опиум для народа — табак.

Криминалистика: великий Шерлок Холмс утверждал, что все первоклассные сыщики должны уметь определять 140 разных сортов табака. По пеплу.

Наука и психология: Ньютон курил, равно как и Фрейд, считавший, что сосет грудь, а не сигару, и в итоге умерший от рака рта, продемонстрировав тем самым женобоязнь, для которой были все основания.

Я наслаждался каждой минутой.

— Чушь, — говорит Уолтер. — Ты идеализируешь специально ради Эмми.

— Я не идеализирую.

— Все было не так радужно. Он врет.

— Я не говорил, что все было радужно. А с каких это пор ты стал таким борцом за правду?

Уолтер шмякает свой кисет на журнальный столик. Гемоглобин трусит к Уолтеру, но тот отвешивает ему пинка. Гемоглобин уносит ноги. Затем Уолтер сталкивает пепельницу с подлокотника. Она опрокидывается, кружится, останавливается. На столике зияет кожаная пасть кисета.

Он пуст.

Люси не ответила, и я написал ей снова, мягко намекнув, что не могу ждать вечно. Но из Англии приходили только письма от матери: она перестала читать статьи об опасностях курения и переключилась на трагедии более общего характера. В частности, она живописала мне многоликие опасности, что подстерегают молодых англичан в больших иностранных городах. Статистика — ужасающее чтение.