Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Смеркается, Фелисиана говорит все меньше, все реже, голос ее все тише, все ниже - и горло Мигеля пересыхает.

Молчание - давящее, опасное.

- Вы живете здесь, как цветок в оранжерее, донья Фелисиана.

- В одиночестве, дорогой кузен. Погибаю от одиночества. Супруг мой уже год как уехал за океан, а я не могу к нему... Ах, когда же он вернется? И что мне делать с моим одиночеством?

Слезинки на ресницах в предвечерних сумерках, и красиво очерченные губы дрожат, чтобы вызвать сочувствие.

- Ах, была б у меня хоть одна душа, к которой прибегнуть в тоске...

- Я ваш, донья Фелисиана.

Обхватила его руку обеими ладонями, А они - теплые, и благоухание исходит от женщины.

- Не называйте меня больше доньей, обещайте, Мигель!

- Обещаю, Фелисиана.

Она погладила его по голове.

Мигель дрожит, как в лихорадке. Тоска по любви. Страх перед любовью.

Рука Фелисианы гладит его щеки - теплая, ласкающая рука.

Сумбур и кружение в голове.

- Вы нравитесь мне, Мигель.

Голос женщины - охрипший, беззвучный. Ее губы приближаются к его губам.

Страх Мигеля сильнее любовного голода.

В подсознании дремлет ужас перед грехом. В сознании - робость, растерянность, стыд.

Вырвался из объятий, без единого слова бежал из будуара, бежал из дома, бежал по темным улицам, тяжко дыша.

Вечер прохладными пальцами остудил его лоб.

Остановился.

Я бежал, как трус. Чего я боюсь? Мигель Маньяра боится! Удирает трусливо! Отчего? Почему?

Стиснул ладонями виски.

Заговорил - и голос его жесток и горек:

- О матушка! Падре Трифон! Вы бы порадовались... я избежал соблазна. Устоял. Увы, устоял!..

* * *

Спасаясь от дождя, друзья затащили Мигеля в заведение "У херувима", что на улице Торрехон, куда сами они частенько заглядывали по студенческой привычке.

Спустились по ступенькам в просторный зал.

- Эй, сестрички! Где вы там? - позвал Альфонсо. - Мы промокли до нитки! Скорей вина, надо и внутренность промочить, чтобы уравновесить небесную влагу!

В зале мерцает несколько свечей; ни души.

- Гром и молния! - кричит Альфонсо. - Эй, девочки! К вам - гости дорогие!

Несколько красных завес по сторонам зала откинулось, из-за них выглянули девичьи лица.

- Дон Альфонсо! Добро пожаловать. Сейчас выйдем.

"У херувима" одно просторное помещение и ряд маленьких келий, отгороженных красными портьерами - отличие публичного дома.

В зале - сводчатый потолок, с которого свисают красивые кованые фонари с масляными светильниками. В масле плавают конопляные фитили. Сейчас эти фонари еще черны и мертвы, как клетки без птиц. Образ святой девы, под ним негасимая лампада и кропило.

Красные портьеры шевельнулись. Выходят гетеры. Хитроумные прически кудри черные, светлые, рыжие. Легкие ниспадающие одежды всех цветов, на плечах - короткие мантильки из овечьей шерсти. На босых ногах - сандалии. Браслеты, ожерелья, золотые кольца в ушах, в волосах - цветы. Раскачивающаяся походка.

Девушки кланяются гостям, называют свои имена.

Сабина, маленькая каталонка, волосы - светлые, как грива буланых жеребят;

Лусилья, смуглая, высокая, как кипарис в сумерках, дитя Севильи, ее смеющаяся прелесть;

Базилия, девчонка с гор, дочь дикой Гвадаррамы, рыжая, как лиса, угловатая и стройная;

Пандора, цыганка из Трианы, родная сестра Билитино, творение ада и пламени;

Марселина из Прованса, желтая, как поле спелой кукурузы, девушка с янтарными глазами;

Фаустина, итальянка из Умбрии, - ветровая свежесть, непоседливый язычок, - и много других, хорошеньких и безобразных, полных и худых, все с пышной прической и звучным именем.

Базилия встала на стул, зажгла огонь в светильниках.

- Кабальеро, - обратилась к Мигелю желтая провансалка, - что будете пить? Мансанилью?

- Нет. Впрочем, да, - ответил Мигель, беспокойно меряя взглядом это создание, в котором спокойствие и уверенность здорового животного.

- А вы, благородные сеньоры? - спросила Сабина Альфонсо и Паскуаля.

- То же, что и я, - сказал Мигель. - Сеньоры - мои гости.

Марселина, поклонившись, вышла.

- Выберите из нас подругу на сегодняшний вечер, - предложила Лусилья.

Мигель, не глядя на девушек, тихо разговаривает с Паскуалем.

- Э, да это благородный сеньор граф Мигель Маньяра! - раздается чей-то новый голос.

- Граф Маньяра! - изумленно ахают девушки - они знают цену этому имени.

Мигель поднял голову, смотрит на женщину, которая подходит к нему.

- Помните меня, ваша милость? Несколько лет назад "У святых братьев" в Бренесе я имела честь... Мое имя Аврора... Не помните...

Мигель поражен. Да, он помнит, помнит, но каким образом эта женщина очутилась здесь?

- Я вспомнил вас, - растерянно отвечает он. - Садитесь, пожалуйста.

Другие девицы недовольны: золотая рыбка ускользает... Ну, ничего, мы не сдадимся! Еще посмотрим...

Тем временем зал заполняется гостями.

Мигель присматривается к Авроре. Те же буйные рыжие волосы, только блеск их потух. Морщинки у глаз, накрашенные губы. Годы беззвучно текут, вписывая на лица свои жестокие знаки...

Аврора опускает глаза.

- Вы удивлены, встретив меня здесь? Я осталась одна... Голод, нищета...

- Знаю, - прерывает ее Мигель. - Вашего дядю, дона Эмилио, сожгли... в Страстную пятницу...

- Он не был мне дядей, - сорвалось у Авроры.

- Вот как?

Сколько лет назад солгала ему эта женщина! Но и сейчас эта ложь действует на Мигеля, как пощечина. Нахмурившись, он замолчал, устремил взгляд в потолок.

Диего уже шарит руками по телу Базилии, Фаустина сидит на коленях Альфонсо. Сабина ластится к Паскуалю, а тот сидит, стиснув губы, неподвижный, словно деревянный.

- Я спою вам славную сегидилью. - Аврора старается привлечь внимание Мигеля. - Когда-то вам нравилось мое пение...

Мигель не ответил, но Аврора уже взяла гитару.

В харчевне "Виверос"

Пристанище райском

Поил христианин нас

Вином мавританским.

В харчевне "Виверос"

Известно давно

Поят христиан

Мавританским вином.

Гости рукоплещут, Мигель молчит равнодушно.

Поняв, что проиграла, Аврора вскоре отходит.

Зал наполняется. Мещане из Трианы, из старого города, из Макарены, кабальеро в бархате, при шпагах, студенты в поношенных плащах - все, у кого в кошельке бренчат золотые монеты, тянутся к источнику забвения.

За соседним столом, недалеко от Мигеля, сидит и пьет человек, и с ним три женщины.

- Я пил всю жизнь, - гнусит этот человек, - и завтра буду пить снова. Зачем же пропускать сегодня? Меня зовут Николас Санчес Феррано, сеньор, кричит он Мигелю, поймав на себе его взгляд. - Я токарь и севильский горожанин. Этого достаточно, не так ли? Или требуется больше? Я пропил уже один дом с садом, но не жалею. Теперь в том доме сидит этот шелудивый Вуэльго. Подавиться ему волчьей шкурой, скряге этакому! Копил грош ко грошику, пока не купил мой дом. А у меня еще два осталось, я и их пропью. Я, миленькие мои, искушенный и неисправимый пьяница, и бог о том ведает и считается с этим...