Иван Лазутин - Суд идет

— Но ведь ты же знаешь… Ты же мае веришь, что я ни в чем не виновата!.. Неужели так можно?!

После некоторого молчания Шадрин тихо спросил:

— А деньги, Оля? Казенные деньги ты никогда из кассы не брала?

Ольга молчала, испуганно глядя на Дмитрия.

— Вспомни хорошенько.

— Деньги? — Взгляд Ольги беспомощно заметался по стенам, вся она в эту минуту показалась Шадрину виноватой, беспомощной.

— Да, да, деньги из кассы?

Спотыкаясь почти на каждом слове, Ольга рассказала, как в прошлом году она по совету Лили на несколько часов взяла из кассы казенные деньги, с тем чтобы их тут же возвратить. Она их вернула, но было уже поздно. Об этом узнал директор универмага и заставил написать объяснительную записку.

— Зачем понадобились тебе эти деньги? И почему так много?

— На пальто, — робко ответила Ольга и, смущенная, отвернулась от Шадрина.

— На какое такое пальто? Что-то я до сих пор не вижу на тебе нового пальто…

— Я отрез купила, а сшить не успела… Ты же сам знаешь, какое старенькое мое пальто…

То, чего Шадрин больше всего боялся услышать от Ольги, он услышал, и это привело его в смятение. Голос его прозвучал неуверенно:

— Старенькое?..

А сам думал: «Пальто… Не может она из-за пальто пойти на такое… Все-таки что-то она недоговаривает… Но зачем ей скрывать это от меня?..»

Шадрин неподвижно стоял посреди комнаты и немигающими глазами смотрел на дверь, обитую тряпьем.

— Деньги мы сразу же вернули, — как бы оправдываясь, проговорила Ольга. — Это может подтвердить сам директор.

Шадрин долго смотрел на по-детски невинное лицо Ольги и думал: «Нет! Она не может сделать того, в чем ее обвиняют».

Ольга расслабленно прильнула к Дмитрию и, нежно, с мольбой глядя ему в глаза, прошептала:

— Я знаю, пока я рядом с тобой, со мной ничего не случится. Ты ведь сильный, ты заступишься за меня.

Зная, что слова его причинят новую боль любимому человеку, Шадрин все-таки нашел в себе мужество не утаить от Ольги всей трагичности положения.

— Просить мне некого. Дело Анурова веду я…

Ольга отшатнулась от Шадрина и замерла. В лице ее не было ни кровинки. Казалось, что жизнь в ней замерла.

— Я не должен был говорить тебе всего этого, но… вот видишь, Оля… Пойми меня и будь мужественной… Я верю, что все будет хорошо. Но сейчас… сейчас… — Дальше Шадрин не мог говорить. — Завтра утром тебя должны арестовать.

При слове «арестовать» Ольга задрожала всем телом и сильнее прильнула к Дмитрию.

— Митя! Ты пошутил? Ведь пошутил, правда?.. Ты же не допустишь этого? Мы с Лилей ни в чем не виноваты… Я уверена, что ты сделаешь так, что эта грязь не коснется нас с Лилей. Ведь ты же следователь…

— Сейчас это сделать очень трудно, почти невозможно.

— Митенька, я умоляю… Я знаю, ты не допустишь!

Дмитрий неуверенно прошелся по комнате и прислонился спиной к стене.

— Ты должна сказать мне всю правду. Пусть даже самую горькую…

Ольга подавленно молчала, не спуская глаз с Дмитрия. А Шадрин продолжал:

— Чтобы даже попытаться оградить тебя от ареста, я должен совершить преступление. Вы с Мерцаловой попали под такой тяжелый камень формальных улик, что снять его с вас пока никто не сможет…

Ольга встала и, сгорбившись, пошла навстречу Дмитрию, придерживаясь рукой за стену, точно боясь упасть.

Она не говорила, а горячо, исступленно шептала:

— Но ты-то… ты-то веришь, что я не совершала никаких преступлений? Ведь ты-то знаешь, что меня не за что сажать в тюрьму… Скажи, ты веришь?!

— Я верю… Но я…

Ольга не дала ему договорить.

— И ты допустишь, чтобы меня арестовали? — Голос ее оборвался. В испуге она смотрела на Шадрина и видела его теперь совсем другим, таким, каким когда его не знала. И ей было страшно от этого.

Губы Дмитрия плотно сомкнулись и побелели. Сведенные изломы бровей разделились глубокой складкой над переносицей. В эту минуту ему хотелось встать на колени перед Ольгой и разрыдаться. Он произнес глухо:

— Я сам писал постановление о твоем аресте.

— Ты?! Ты писал, чтоб меня арестовали?! — Руки Ольги в испуге взметнулись и замерли на груди.

— Да, я писал…

Продолжительный звонкий смех затопил комнату. Но это был смех истерический, после которого или сходят с ума, или теряют сознание. Этот смех испугал Шадрина. На глазах Ольги выступили слезы. Она пыталась что-то сказать, но не могла, не было сил. Она только хваталась руками за грудь, за пылающие щеки и никак не могла подавить в себе приступ безумного смеха.

— Оля! Успокойся… — Дмитрий подошел к Ольге.

Смех неожиданно резко оборвался. Ольга кулаком вытирала навернувшиеся на глаза слезы.

— В детстве я смотрела фильм «Во имя закона». Там показан главный герой, Жавер. Во имя буквы закона он мог арестовать родную мать, невинно придавленную, как ты только что выразился, этим камнем формальных улик…

И снова заметались в сырой полуподвальной комнате спазмы неудержимого истерического смеха.

— Да, я сознаюсь тебе! Я совершала преступления! Я брала ценные подарки от Фридмана! Брала деньги у Шарапова! Мне делал подарки Ануров!.. И буду брать! Мне нужны деньги!.. Деньги!.. — Наступая грудью на Шадрина, который от слабости еле стоял на ногах, Ольга подняла к подслеповатой лампочке свое залитое слезами лицо и с ожесточением произнесла: — Эти деньги мы с Лилей прокучивали в ресторанах! А с кем — я тебе не скажу! Пытай меня хоть на огне! Чего доброго, ты еще побежишь в свою прокуратуру и все расскажешь… Да, да, мы кутили в ресторанах и разъезжали на такси с модными молодыми людьми…

— Ольга!.. Что ты говоришь? Одумайся, безумная!.. — Шадрин с силой сжал ее плечи в своих ладонях и потянул к себе, но она резко оттолкнула его.

— Поди прочь! Я презираю тебя!.. Какой же ты мизерный, следователь Шадрин, если ты из-за личной карьеры готов зарезать родную мать!.. Отдать на позор, на поругание свою невесту!..

Шадрин стоял бледный. Не попадал зуб на зуб.

Ольга поспешно накинула на плечи свое старенькое демисезонное пальто и выбежала из комнаты.

Когда Дмитрий окончательно пришел в себя, он услышал, как с ржавым визгом хлопнула дверь в коридоре. Выскочил на улицу.

— Ольга!.. Оля!..

Всхлипы пурги глотали его слова. Проходивший по мостовой милиционер остановился.

— Простудитесь, гражданин!

Дмитрий ничего не ответил сержанту, он только махнул рукой и молча вернулся домой. Сел на кровать. Руки, словно чужие, повисли тяжелыми плетьми. Шадрину казалось, что их обложили множеством маленьких мешочков с горячим песком. И голова… Почему она такая тяжелая и будто чужая? А стол? Какой он странный… Почему он плывет, как на волнах, вместе с печкой? Отчего комната вся колышется и валится на бок?