Иван Лазутин - Суд идет

Не успел Дмитрий до конца прочитать показания Мерцаловой, как в кабинет к Шадрину вошел Бардюков.

— Что с тобой? Говорят, ты заболел?

— Обождите, Алексей Сергеевич, одну минутку.

Шадрин жестом дал понять Бардюкову, что ему осталось дочитать всего несколько строчек. Когда он дошел до последнего «Нет», только тогда встал и протянул руку старшему следователю.

— Немного прихворнул. Продуло где-то.

— А тетя Фрося тут подняла такую панику, будто ты помирать собрался.

— Она мою хозяйку чуть не отколотила.

— За что?

— За то, что та плохо топит печку и морозит меня, как Суворов своих солдат — ниже нуля.

— Э, брат, ты еще плохо знаешь нашу тетю Фросю. В прошлом году ее выбрали в местком. Вот бы ты посмотрел, какого жару она давала на собраниях нашему начальству! А ты говоришь — чуть не отколотила хозяйку…

— А что же сейчас ее снова не выбрали? Плохо работала?

— Работала прекрасно!

— В чем же дело?

— Начальство не рекомендует. Неспокойная, говорят.

Взгляды Шадрина и Бардюкова скрестились на папке с делом Анурова. И как-то сразу были забыты и хозяйка Шадрина, и тетя Фрося.

— Я без тебя допросил тут твоих мальчиков, — сказал Бардюков.

— Ну и как?

— Расписано все, как по нотам.

— То есть?

— Подозрительные совпадения в показаниях. Это настораживает. Причем, тот факт, что показания о соучастии Мерцаловой и Школьниковой были даны в самый последний допрос, когда по сути дела было уже все решено, меня наводит на подозрение.

— В чем?

— Девушек оговорили.

— С какой целью?

— Вот это-то мне и не ясно. Не вижу никакой выгоды, кроме вреда.

— Кто отменил арест Школьниковой? — спросил Шадрин.

— Прокурор. Это мне тоже не совсем понятно. Судя по показаниям Фридмана и Анурова, Школьникова повинна в большей степени, чем Мерцалова, а мера пресечения у нее мягче.

— Почему до сих пор еще не допросили Школьникову? — затаенно спросил Шадрин, чувствуя, как сохнут его губы. Хотелось пить.

— Это третья загадка. Прокурор отменил арест и приказал Школьникову пока не трогать. Я хотел ее допросить, но он послал меня в тюрьму сдублировать очную ставку и допросить Мерцалову. Так что за Школьникову придется взяться тебе самому. И пора уже кончать с этой ануровщиной. Что-то мы долго с ними возимся. Надоели, как горькая редька! — Бардюков встал и положил ладонь на папку с делом Анурова. — Итак, дело снова у тебя. Ты его начал, ты его и доводи до конца. У меня своих хлопот полон рот. Будет что-нибудь неясно — заходи или постучи кулаком в стенку.

Бардюков придавил папироску в маленькой свинцовой пепельнице, изображающей капустный лист, и вышел. Шадрин остался один. Впереди предстоял допрос Ольги. Легко сказать — допрос. Нет, он не будет ее допрашивать. Он не сможет этого сделать, он не имеет права…

В дверь постучали. Стук был робкий, неуверенный.

— Войдите, — тихо проговорил Шадрин, чувствуя легкое кружение в голове.

В кабинет вошел профессор Батурлинов. Дмитрий узнал его сразу. Все в той же боярской шапке, в той же черной шубе с шалевым воротником и в высоких меховых ботиках. В правой руке старик держал массивную трость. Раньше он ее не носил. Глаза профессора слезились.

Много неожиданностей пришлось пережить Шадрину в жизни. Неожиданностей страшных, опасных, маленьких и больших… Будучи разведчиком, он ходил во вражеские окопы за «языками», познал «сладость» рукопашной схватки во вражеском блиндаже, лежал под огнем своих снарядов. Да мало ли пережито за годы, когда не только его жизнь, но судьба целой Родины была в опасности! Но ни разу не испытывал Шадрин такой растерянности и беспомощности, как сейчас, при виде профессора Батурлинова. Он инстинктивно попятился и плотно прижался спиной к стене. У него даже не хватило духу сразу пригласить старика сесть. Сделал он это минуту спустя, когда профессор, переминаясь с ноги на ногу, попросил разрешения сесть.

— Да, да, садитесь…

Профессор сел, подбирая полы меховой шубы.

— Я к вам, товарищ следователь. Вы арестовали мою внучку… Мерцалову Лилиану Петровну. Я пришел просить вас хорошенько разобраться в обстоятельствах дела.

Старик говорил глуховатым голосом. Из того, что сказал он, Шадрин заключил только одно: внучка его — это единственное и самое дорогое для него существо, ради которого он живет, работает и находит радость в жизни. Отними у него это существо — и он рассыплется, как старый дуб, в который во время ночной грозы ударила молния.

Шадрин слушал профессора, а сам думал: «Неужели он не узнал меня? Да, кажется, не узнал. Хорошо, что он почти не смотрит на меня. Он стыдится поднять свои заплаканные глаза. И это Батурлинов, знаменитый Батурлинов. Депутат Верховного Совета. Тот, кто является главой целой армии советских хирургов. Мировая величина!.. Сидит перед следователем и готов упасть на колени, чтобы выпустили из тюрьмы его внучку».

Шадрин выслушал профессора и, когда тот достал из кармана большой платок и поднес его к лицу, встал.

— Профессор, сейчас… в настоящее время помочь вам я ничем не могу. Будем разбираться. Если ваша внучка невиновна, ее выпустят. Перед ней извинятся. Но пока… пока этого сделать я не в силах.

Голос профессора дрогнул.

— Выслушайте меня, молодой человек… Почему ее посадили в тюрьму? Куда она денется? Разве нельзя до суда оставить ее на свободе?

— Вы обращались к прокурору?

— Прокурор меня не принял. Я два часа просидел у его дверей. Говорят, у него сегодня неприемный день.

— Вы бы представились, что вы профессор, депутат…

— Нет. Зачем же это? Как-то, знаете, неудобно… Я там не один хотел попасть к нему. Люди тоже ждали приема.

— Профессор. — Голос Шадрина дрогнул. Он встал. — Однажды вы спасли мне жизнь. Уже это одно обязывает меня сделать все, что в моих силах. И я думаю, я убежден… — Он хотел сказать: «Я уверен, что ваша внучка невиновна», но не сказал. — Я убежден, что все будет хорошо.

Старик пристально посмотрел на Шадрина. Теперь он, кажется, узнал его. Лицо профессора на миг просветлело, он потянулся к столу следователя.

— Вы… Шадрин?

— Да, я Шадрин. Тот самый Шадрин, которого вы год назад вырвали из когтей смерти.

— Да, да… Как же, помню, помню! Великолепно помню! Я, знаете, даже невесту вашу помню. Она еще ко мне на дачу приезжала. В эту ночь была метель такая, что ни зги не видать. Вот хорошо, что я вас встретил!.. — Но тут профессор как-то осекся. Пристально глядя в глаза Шадрину, он продолжал мять в своих больших ладонях боярскую шапку.

— А вы… вы, молодой человек, можете отдать мне на поруки мою внучку?

— К сожалению, это может разрешить только прокурор.

Профессор тяжело встал. Ему не хватало воздуха. Он дышал так, как дышат пожилые люди с больным сердцем, когда поднимаются в гору. Опираясь на трость, он молча поклонился Шадрину и направился к двери. На ходу сказал: