Иван Лазутин - Суд идет

Заслышав, что пришел жилец, в комнату постучалась хозяйка, женщина, которая вряд ли когда-нибудь снимала с себя засаленный халат. Как это заметил Дмитрий, она вечно прислушивалась, вечно приглядывалась к друзьям, которые изредка навещали его.

Хозяйка подозрительно осмотрела Ольгу и жалобно простонала:

— А за свет вы думаете платить в этом месяце, Дмитрий Георгиевич? Нажгли на целых одиннадцать рубликов.

Чтобы скорее отвязаться от хозяйки, Шадрин раздраженно спросил:

— Сколько с меня полагается?

— А кто у нас свет-то жжет, я, что ли? По ночам я тоже не читаю книги…

Шадрин оборвал ее:

— Сколько с меня? — Дмитрий рылся в кармане.

— Вы прямо как маленький, Дмитрий Георгиевич. Как будто не знаете, что я светом почти совсем не пользуюсь…

Не дав договорить хозяйке, Дмитрий протянул ей одиннадцать рублей.

— Возьмите.

Хозяйка почесала плечо, выжидательно откашлялась и не уходила.

— И за уборку, Дмитрий Георгиевич, с вас за этот месяц причитается.

— За какую уборку? — Шадрин не мог скрыть своей неприязни к алчной хозяйке.

— Как за какую?! Нешто вы, как ангел, на крылышках летаете? Поди, и пол мыть за вами приходится в местах общего пользования, и на кухне убираю…

— Я же вам платил за уборку три дня назад, вместе с платой за квартиру.

— Ох, Дмитрий Георгиевич, прости ты меня, душу грешную… Я совсем запамятовала! Вот старая карга, второй раз за уборку хотела спросить!

Обдав Ольгу мутноватым взглядом, хозяйка вышла из комнаты, а Дмитрий, закрыв за ней дверь, выругался.

— Вот так каждый месяц! И чем дальше, тем наглее. Скоро за дневной свет с улицы накинет рублей пятнадцать. А когда договаривались, ни словом не обмолвилась о свете и об уборке. И вот ведь что противно — всегда начинает этот разговор, когда у меня ты или кто-нибудь из друзей.

— Ладно, Митя, оставь ее…

Только сейчас Шадрин вспомнил, что сегодня с самого утра ничего не ел. И, словно угадав его мысль, Ольга спросила:

— Ты сегодня обедал?

— Да… не очень плотно.

Ольга метнулась к тумбочке, достала из нее банку консервированной солянки и вышла в кухню.

На душе у Дмитрия стало сразу теплее, как-то по-домашнему уютнее. Четырнадцать дней, которые он не видел Ольгу, тянулись длинной непроглядной хмарью. Кутаясь в старое байковое одеяло, он засыпал тяжело, с невеселыми мыслями. Но стоило только появиться Ольге в его низенькой сырой комнате, как он переставал ощущать сырые темные углы, не бросалась в глаза лупившаяся на стенах эмаль, даже пол и тот, казалось, стал теплее.

В комнату вошла Ольга. В руках она держала сковороду с разогретой солянкой, которая вкусно пахла. На еду Дмитрий набросился с жадностью. После трех добротных захватов вилкой он вздохнул.

— А Маркс все-таки был гений.

— Ты почему вдруг о нем? — обжигаясь солянкой, спросила Ольга.

— Он первый сформулировал закон о том, что, прежде чем заниматься искусством, наукой и религией, нужно набить желудок, нужно иметь кров над головой и одежду. Ты что, не согласна?

Когда дно сковороды глянцевито заблестело, Дмитрий встал, прошелся по комнате и лег на диван, скрестив под головой руки.

— Почему мне с тобой никогда не бывает скучно? — спросил Дмитрий.

— Потому, что я с тобой начинаю умирать со скуки.

Дмитрий сверкнул глазами. Затаив дыхание, он наблюдал за выражением лица Ольги, которая убирала со стола.

Достав из тумбочки чай, она горестно вздохнула.

— Даже чай у тебя и тот непутевый! Третий сорт. Таким в Грузии мышей травят и комаров окуривают. А ты угощаешь невесту. Пропаду я за тобой, Шадрин!

Дмитрий неподвижно лежал на диване, уставившись в потолок. Притаившись, он молчал. Но как только Ольга неосторожно повернулась так, что он незаметно для нее достал кончик ее платья, она вдруг почувствовала, как куда-то стремительно летит от стола. Через секунду она очутилась в сильных объятиях Дмитрия.

…Чай пить не стали. Когда в соседней комнате, за тонкой перегородкой стенные часы пробили двенадцать раз, Ольга, счастливая и обессиленная, поднялась с дивана, поправила на себе помятое платье и села рядом с Дмитрием.

— О чем ты думаешь? — спросил ее Шадрин, положив теплую душистую руку Ольги себе на лицо.

Ольга молчала.

— Ну скажи?

— Я думала о том, что постепенно начинаю сходить с ума.

Дмитрий пошутил:

— А ты не бойся, в Ганушкиной больнице всегда есть места.

На шутку Дмитрия Ольга не обратила внимания. О чем-то сосредоточенно думая, она тихо спросила:

— Неужели ты меня любишь так, как я тебя?

Шадрин ничего не ответил. Лицо его сразу посуровело, брови сошлись.

Ольга обвила голову Дмитрия руками и тоже молчала.

— Когда ты будешь женой?

— Скоро…

Домой в эту ночь Ольга возвращалась в первом часу. На крыльце своего домика она наспех ткнулась лицом в щеку Дмитрия и, шепнув «До завтра!», бесшумно закрыла за собой дверь.

В морозном воздухе трамвайные звонки слышались далеко. Под ногами крахмально поскрипывал только что выпавший снежок. «Жена… Муж… Даже страшно становится от мысли», — думал Шадрин.

И тут же в сознании пронеслась мысль: «Взятка! А что, если бы она успела уйти? Тогда доказывай, что ты не дурак». И перед глазами неожиданно всплыло красивое, мужественное лицо Анурова, густые нависшие брови. «Что скажет завтра прокурор? А вдруг придумает какой-нибудь вариант, чтобы заарканить и обещанные деньги, и сообщников? А впрочем, посмотрим завтра». С этой успокоительной мыслью Шадрин прыгнул на подножку подошедшего трамвая. «Что он все-таки делал в библиотеке? Как его пропускали туда, такого идиота? Ведь с первого же взгляда видно, что он глубоко психопатическая личность… А Ануров и Шарапов… Почему они с первого же допроса все взвалили на плечи Баранова? Есть тут какой-то уязвимый пункт. Нужно немедленно познакомиться с «научным» трудом Баранова. Завтра же, не откладывая…»

На следующий день, рано утром, Шадрин доложил Бардюкову и Богданову о поведении Анурова во время допроса. После непродолжительной беседы было решено: хотя следствие по делу не закончено, однако в порядке исключения разрешить Анурову свидание с женой, которое он настоятельно просит.

Постукивая мундштуком о пепельницу, Богданов сказал:

— Никаких инсценирований взятки! Хотя бы миллионной! Это недопустимо! Прокуратура — не клуб художественной самодеятельности.

— А деньги? Ведь они уплывут? — горячился Бардюков.

— Их нужно взять другим путем.

— Каким? Не пытать же его раскаленным железом?

— О местонахождении денег и новых ценностей знает только Ануров. Вот он и хочет с глазу на глаз сообщить об этом жене.

— Так, по-вашему…

— Да, по-моему, нужно дать Анурову свидание с женой, а там хорошенько последить за ней.