Анатолий Байбородин - Озёрное чудо

— Пап, но посмотри, кто это пищит в избе?

— Отец, сходи на кухню, глянь, чего там, — поддержала Ирина дочь.

Иван еще побурчал и, кряхтя, вылез из постели, опустил голые ноги на холодные половицы.

Вхолостую исходив избу, слыша все тот же проклятый писк, Иван сунулся за дверь, оглядел с фонариком и сени, и казенку, и даже ограду с палисадником. Ничего не обнаружив, раздраженный вернулся в избу.

— Но, елки-моталки, уже ночь-полночь, а мы все не спим!.. И что это за бома [24] Бома — нечистый. пищит?

— А по-моему, из-под пола доносится, — вслух подумала Ирина. — Надо, отец, в подполье глянуть.

— Вот сама и гляди, а мне уже надоело все, — махнул рукой Иван, устраиваясь спать в детскую кроватку, поджимая ноги и гадая, что лучше укрыть коротеньким одеяльцем, — ноги или голову.

— Отец!., ну, посмотри.

— О господи!.. — выругался про себя Иван, но все же опять поднялся и, прислушиваясь к писку, по его тоненькой, незримой ниточке подошел к подпольнице.

И лишь открыл подпольницу — тяжелую крышку с ввинченным в нее кольцом, — так сразу и увидел темно-бурый, пушистый колобок, который хлипко поскуливал, скребся по картофельной горке, взблескивая черными бусинками глаз. Живой и осмысленный взор неведомого, бесформенного дива встретился с Ивановым взглядом… Испуганно отшатнувшись, знобко передернувшись, Иван невольно перекрестился про себя. Потом, осилив мимолетный, знобящий страх, опять сунулся взглядом в подполье и лишь тогда признал в лохматом диве скулящего щенка.

Картошка, с полмесяца назад горкой засыпанная в подполье, толком не просохла, и диво, настырно ползущие на вершину, скользило, сползало к изножью, потом снова, обиженно скуля, скреблось по сырой и студеной картохе вверх, к манящему и сытному избяному теплу.

— Подите сюда! — весело позвал Иван домочадцев. — Нашел я домовушечку.

Когда в припахивающую картофельной гнилью, земной плесенью, промозглую темь подполья хлынул слепящий свет, когда дохнуло запашистым, жилым духом и послышались людские голоса, голодный-холодный щенок стал отчаянней скрестись вверх и пищал теперь без передыху, закатываясь в плаче словно брошенное матерью грудное дитя. Иван выудил пискуна из подполья, усадил на пол, где щенок сразу же пустил из-под себя парящую лужицу.

— Не пискун ты, а писун, — ухмыльнулся Иван, погладив щенка.

Тут из горницы прилетела Оксана, подивилась, схватила щенка с пола, и такое у них пошло целованье-милованье, словно кровные брат и сестра обнялись после долгой разлуки. Чокая шлепанцами, явилась на шум и заспанная Ирина; глядя умиленно на щенка с дочерью, приобняв мужа, вдруг грустно вдохнула:

— Скучает… — и весело прибавила. — Надо ей сестрицу покупать.

— А может, лучше братца купим? Подмога по хозяйству. Да и наследник. Девки — чужой товар.

— Ой, мама, папа!.. — услышала дочь про будущие покупки. — Купите мне сестричку.

— Сестричку-лисичку?.. — отозвался Иван и с грустью прикинул, что дети им сейчас не ко времени, потому что надумали кочевать в Иркутск, где их никто не ждет с распростертыми объятиями, с хлебом-солью, и неведомо еще в каком углу приютятся. — Легко сказать, купите… Дороговато стоит, доченька. А у нас денег кот наплакал.

— Ага, вон диван купили, шкаф купили, а на сестренку денег нету. У дяди Паши Семкина займите, — помянула дочь беда-лажного соседа, детского дружка отца. — У него полно денег, — уже трех девочек купил, теперь мальчика поехал брать.

— Ну, разве что у дяди Паши занять, — рассудил Иван.

— Ладно, доча, купим тебе братика либо сестрицу, — посулилась мать.

— Что уж в продаже будет, — рассудил Иван. — Да и по деньгам нашим…

— Вон, папина мама, баба Ксюша, с дедой Петей бедно жили, а восьмерых купили.

— Тогда ребятишки дешево стоили.

— Купим, доча, купим, — заверила мать, игриво глянув на Ивана. — Купим, отец?

— Ура-а-а! — завопила дочь и так стиснула щенка, что тот жалобно пискнул.

Угомонились далеко за полночь. Сперва гадали, как домову-шечко в подполье очутился; тут Иван смекнул, что щенок заполз туда через отдушину, которая с улицы была прорезана низконизко, возле самой земли. А ведь со дня на день ладился забить отдушину березовым чурбачком, проконопатить мхом и перед Покровом Богородицы обмазать сырой глиной, чтобы загнать в подполье тепло, чтобы в крещенскую стужу не поморозить картошку. Догадавшись, как щенок забрался в подполье, поочередно нежили, миловали бурого пискуна-писуна; пытались кормить его вечерошней пшенной кашей, но щенок наотрез отказался. Тогда, уложив домовушечку в плетеную тальниковую корзину на Оксанино кукольное тряпье, семья легла досыпать.

И лишь кот Баюн, мохнатый, дымчатый, не спал; сердито кружил возле корзины, где ночевал щенок, и нет-нет с шипением выгибал спину и топорщил хвост. Баюн сам считал себя домо-вушкой, и зачем нужен в избе второй домовой, — никак не мог понять своим кошачьим умишком. Ухмыльнувшись в усы, решил, что у хозяев не все дома, к соседям ушли, и, по-барски развалившись подле корзины, стал размышлять, что ему делать дальше: избавляться от дурковатого щенка, который не умеет даже мяукать, или терпеть, уживаться?.. А уродился Баюн несусветным лодырем, от рассвета до заката безжизненно валялся на полу, лениво переползая вслед за лучами солнца, и хозяйка, когда мыла полы, задвигала его шваброй в угол. Мыши на нем пляши «цыганочку» — усом не поведет, не ворохнет лапой… Вот лень-то и подсказала коту: ладно, пусть живет, все равно я останусь в избе верходом, поскольку умнее хозяина с хозяйкой, не говоря уж про Оксану. А начнет шалить… — Баюн покосился на корзину и, прошипев, выпустил когти, — махом усмирю.

На другой день, ближе к ночи, завернул сосед Паша Сёмкин, почитавший себя за матерого охотника. Деревенские мужики соглашались, но прибавляли для верности: охотник, мол, до выпивки. Паша Сёмкин, как и отец его, деревенский печник, Царствие ему Небесное, любил пить вино и покупать детей, а в тайге в последний раз ходил… не помнит когда. С грехом пополам осилив восьмилетку, как и прочие деревенские парни, неохочие до учения, подался в деревенскую «фазанку», откуда вышел механизатором широкого профиля, но, коль привадился к выпивке, на тракторе долго не усидел, и теперь вкалывал истопником в казенной бане.

— Здорово ночевали, — Паша с порога начал приплясывать, охлопывая свою крутую грудь, — Моя-то, Ванька, родила. Да… Праздник у меня нонче. Отметить надо, — Паша азартно потер руки. — Займи трояк до получки… Парня принесла… До-олго я его добывал… Девки чо?! Чужой товар…А вы-то чо с Иркой время теряете?! Одна девка, паря, — не семья… — и зачем-то приска-зал: — Иван родил девчонку, велел тащить пеленку… Не-е, надо вам еще парочку завести. Если чо, дак я, Ванька, могу и подсобить. У меня это ловко получатся. Люблю я это дело… Только кликни…