Николай Омельченко - Серая мышь

— Что будем делать? — спросил я у Володи, как у старшего.

— Надо подумать, — важно, подражая кому-то из взрослых, ответил он. — Одно мы уже сделали: нашли их. Как видно, дело тут серьезное, надо как-то пробраться в поселок. Это легче сделать мне — я выгляжу мальчишкой, вряд ли ко мне пристанут.

— А если все же пристанут?

— Скажу, ищу тетку, — усмехнулся Володя.

— Несерьезно, — строго заметил я. — У тебя вся жизнь впереди, жить тебе еще надо, Володя.

— Очень даже надо, — ответил Володя. — Я в роду Франько последний, род свой продолжить должен, так и дядя Яков мне говорил, поэтому я и буду жить.

— Тогда тем более пойду я.

— А если вас сцапают?

— Чего же им цапать меня, если я сам к ним приду, да еще покажу документы — директор школы. Там вон, за машинами, на крыше хаты торчит их флаг, наверное, в той хате что-то вроде штаба. Обойду поселок и прямо туда.

— И что вы им скажете, зачем пришли?

— С жалобой пришел. Скажу, в селе таком-то совсем распоясались поляки, устраивают репрессии против верных и преданных фюреру украинцев.

— У-у-у, вы говорите, как настоящий националист! — усмехнулся Володя.

— А то как же, я и выдам себя за националиста, не за партизана же мне себя выдавать.

Володя даже хохотнул в голос, я прикрыл ему рот рукой. А сам думал только о том, как избавиться от него, чтобы у этого мальчишки не осталось обо мне плохой памяти, а главное — чтобы он вернулся в отряд живой и невредимый.

— Если что со мной случится, иди обратно тем же самым путем, понял? Ни в коем случае не меняй маршрут, не то напорешься на какую-нибудь банду.

— Ничего с вами не случится, — тоном приказа произнес Володя.

— Повторяю: не вздумай идти в поселок, там сразу увидят, что ты чужой, обмануть их будет тебе трудно, это не просто солдаты, а эсэсовские каратели, тебе ясно?

— Ясно, — не очень охотно ответил Володя.

Обойдя поселок и уже собравшись возвращаться в свою боевку, я вдруг засомневался, что Володя послушается меня и, не дождавшись, уйдет в отряд. Да и найдет ли этот мальчик тропинки, где нет постов? Вряд ли, я исходил здесь все пути-дороги, бывая в разных боевках, и меня знают, может, кто из часовых и заметил, как мы шли, но не остановил, подумав, что раз этот хлопчик со мной, значит, он свой. Не знаю, как бы я в конце концов все решил, но в это время из крайней хаты вышла группа польских полицаев, один из них, видимо старший, направился прямо к дому, на крыльце которого висел флаг. Я обмер: если тут польские полицаи, значит каратели готовили акции против украинцев, надо немедленно бросить эту игру в партизанского разведчика, любым путем избавиться от этого мальчишки и немедленно бежать в свою боевку, предупредить Вапнярского, может, он сумеет предотвратить экзекуцию. Вскоре я снова был рядом с Володей; переждав одышку, рассказал ему все, как было, добавив, что ему надо немедленно возвращаться в отряд, а я буду следить, куда они пойдут, а потом сообщу об этом партизанам. Володя некоторое время молчал, затем произнес, несколько конфузясь:

— Приказано в отряд возвратиться вместе.

— Нельзя же так слепо следовать приказу — обстоятельства изменились, теперь нужна инициатива и гибкость, — рассердившись, едва не закричал я.

— Ничего не знаю, — упрямо твердил Володя. — Для меня есть только приказ!

— Ну, пошли.

Не знаю, расслышал ли он угрозу в моем голосе, если и расслышал, то, вероятно, отнес ее за счет того, что я был рассержен на него. Я почти бежал, думая теперь уже не об этом строптивом мальчишке, не отстававшем от меня ни на шаг, а о том, куда сейчас двинут каратели и как помочь тем несчастным людям, над которыми нависла страшная угроза.

Ту полянку, в цветах и солнце, следовало бы обойти, — она далеко просматривалась нашими постами, по ее краю проходила главная лесная дорога, по которой можно было ехать и машиной; но к нашему отряду, да и к советским партизанам так было ближе, и я, одержимый единственной мыслью — быстрее известить своих о готовящейся акции, рискнул пойти по ней. Володя не отставал; мы миновали поляну и, входя в лес, я уже благодарил бога, что нас не обнаружили, пронесло. Но в это время на густо поросшем сосняком взгорке, где у дороги наши обычно устраивали засаду, появился целый рой вооруженных хлопцев. Они стояли и спокойно ждали, пока мы пойдем.

— Тикать надо, бандиты! — схватил меня за руку Володя.

Мы метнулись в чащобу, сзади раздался голос:

— Улас, свои!

Не знаю, услышал ли эти слова Володя, вряд ли, не до того ему было. За нами погнались, крича, чтобы мы остановились. Мы снова выбежали на какую-то травянистую полянку, там было несколько конных, впереди — в своей неизменной шапке Петро Стах. Мы нырнули в кусты, но теперь я уже понял: нам не убежать, и закричал, что мочи:

— Стой!!!

Володя словно споткнулся, замер, не оглядываясь. Я выхватил браунинг, который уже давно переложил в карман, и торопливо, спеша, чтобы Володя не оглянулся, выстрелил в упор, целясь чуть ниже левой лопатки. Володя как-то присел, но все же повернулся, словно хотел посмотреть, кто же все-таки выстрелил в него, но этого он уже не видел — он еще не упал, а глаза его были уже закрыты.

Подъехали конники.

— Кого это ты тут пришил? — со смешком спросил Стах.

— Партизана. На задание вместе ходили. Вел к нам, да в последний момент он сообразил. Вот и пришлось… — что-то в этом роде лепетал я.

— Это ты зря, куда бы он от нас в лесу ушел! — с ворчливым укором сказал Стах и снова со смешком в голосе добавил: — Лишил ты удовольствия Юрка Дзяйла, давненько уже его удавка без дела…

— Гы-гы-гы, — лыбился Юрко.

Я поднял голову; он был пьян, едва держался в седле. И я не пожалел, что выстрелил в Володю, — тяжело себе представить, как издевался бы над ним Юрко.

— Ты вернулся с выполненным заданием или пришлось уйти раньше времени? — спросил Стах.

— Вынужден был уйти преждевременно, — сказал я. — В лагере обо всем доложу. А теперь главное, из-за чего я спешил в лагерь: появился новый отряд карателей, с ними польские полицаи, значит, будет акция против наших сел, надо срочно что-то предпринимать!..

— Нам уже все известно, — спокойно сказал Стах. — Вапнярский приказал не вмешиваться. Это акция в ответ на пущенные под откос советскими партизанами два эшелона. Потому и не следует вмешиваться, это нам не на руку. После акции агитаторы пойдут по селам и объяснят людям, что подлинные убийцы мирных жителей — не немцы, а советские партизаны.

Я молчал. Вспомнил Коваля и его слова. Стах звал ехать с ними в лагерь, кто-то пытался подсадить меня на коня, которого мне уступили по приказу Стаха, но я отказался.

— Дойду пешком, — объяснил я, — Вот закопаю…

— Это сделают без тебя, у тебя такой вид, будто ты потерял близкого друга, — сказал Стах, и все засмеялись.