Бен Шервуд - Человек, который съел «Боинг-747»

— Но это же невозможно! Здесь все идет полным ходом…

— Совет директоров принял окончательное решение. — В голосе Писли вдруг зазвучали язвительные нотки. — Начальство, Джон, оно, видите ли, и есть начальство. Нам приказывают — мы выполняем. Насколько мне известно, после консультаций с юристами стало понятно, что в этом проекте риски для нашего издательства непозволительно велики.

— Но ведь…

— По-моему, вы принимаете эту ситуацию слишком близко к сердцу, — заметил Писли. — Не зацикливайтесь на частных проектах, Смит. Нужно смотреть вперед и действовать на перспективу. Не получилось в одном месте — получится в другом. У меня для вас, кстати, уже подобран новый проект: не позже понедельника вы должны быть в Греции. Там полным ходом идет подготовка к другому рекорду…

— Вы же говорили, что постараетесь отстоять мой проект перед начальством, — безнадежным голосом произнес Джей-Джей.

— Это оказалось выше моих сил, — последовал ожидаемый ответ.

— Но что теперь будет со всеми этими людьми? Нельзя же просто так взять и…

— Так всегда бывает: кто-то теряет, кто-то находит, кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, — наставительно резюмировал Писли и повесил трубку.

Джей-Джей даже не сел, а буквально рухнул на ступеньки крыльца.

Он как завороженный смотрел на надвигающиеся с запада грозовые тучи, постепенно накрывавшие, словно подминавшие под себя, бескрайнее, уходящее к горизонту поле подсолнухов. Высокие крепкие растения с огромными цветами вытянулись от земли к небу футов на десять. Разумеется, они не шли ни в какое сравнение с подсолнухом-рекордсменом, который при соответствующем уходе вырос до высоты двадцати пяти футов и пяти с половиной дюймов. Но это бескрайнее поле все равно выглядело просто роскошно: сотни тысяч цветов посылали вечерний привет заходящему солнцу, жадно впитывая его последние красноватые лучи.

Джей-Джею хотелось убежать в это поле и спрятаться там, в бескрайних глубинах зеленого океана с золотыми волнами. «Что, что мне теперь делать? Как исправить все, что я натворил?»

— Джей-Джей, вы там как? Ничего не случилось? — поинтересовалась Мэй через дверную рамку с противомоскитной сеткой. Судя по всему, она начала волноваться, увидев, что гость долгое время сидит на крыльце без движения.

— Нет-нет, все в порядке, — тотчас же отозвался Джон и поднялся на ноги. — Присел вот шнурки завязать да и засмотрелся на ваши поля и на закат. — С этими словами он вернулся в дом и вновь сел за стол.

— Что-то не так? — заметив перемену в его настроении, спросила Вилла.

— Нет-нет, все в порядке, — поспешил он заверить ее. Впрочем, что еще мог он сказать? Пообещав Вилле все, он теперь не мог дать ей ровным счетом ничего.

— Точно? — переспросила она.

— Да-да, все нормально.

— Ну ладно. — Воспользовавшись повисшей паузой, Блейк поспешил вступить в разговор взрослых. — Вы вот много где побывали. А какое место на земле вам больше всего понравилось?

— Тадж-Махал, — с готовностью ответил Джей-Джей. В мире воспоминаний и разнообразных фактов он чувствовал себя уверенно. Здесь он был не один. На его стороне играла целая армия — десятки тысяч фактов и сотни тысяч цифр. — Тут никаких сомнений быть не может. По мне, так Тадж-Махал — самое красивое место на свете.

По выражению лица Эрли было понятно, что он мысленно взвешивает и оценивает слова гостя, а заодно готовит очередную ловушку.

Не желая отсиживаться в кустах, Джей-Джей сделал ответный ход.

— А вы, сэр, что скажете? — поинтересовался он у отца Виллы. — Где вам больше всего понравилось?

— Тут и думать нечего. Мне за красотой в Индию ездить не нужно. Самое красивое место на земле, вы уж меня извините, — это поле за моей фермой. Я там много лет скотину пас, так что за свои слова отвечаю. Луг, ручей, кустики да деревца по его берегам и, конечно, небо, много-много неба. Лучшего места на свете не сыщешь.

— Папа, перестань, — взмолилась Вилла. — Ты как тот самый кулик, который только свое болото хвалит. Послушал бы лучше Джона. Как-никак он много где побывал, много чего видел.

— На этом лугу я, между прочим, твоей матери предложение сделал, — ответил дочери Эрли. — Там же мы и свадьбу сыграли. Настанет время — нас там и похоронят. — Взяв жену за руку, он добавил: — Кто бы что ни говорил, для меня это лучшее место на свете. Другого такого не сыщешь.

— Любовь — на шестьдесят пять, — загадочно улыбнувшись, сказала Мэй и поцеловала мужа в щеку.

— На шестьдесят пять, — так же загадочно повторил он, заглядывая ей в глаза.

Это был их тайный пароль. Короткая фраза словно переносила Эрли и Мэй куда-то далеко во времени и пространстве. Мир вокруг них словно исчезал, и, оставшись наедине друг с другом, они могли вновь ощутить всю полноту и свежесть чувства, которое связывало их друг с другом уже тридцать пять лет.

Откуда-то издалека до слуха Джей-Джея донеслись первые, еще глухие раскаты грома. Затем он услышал шепот Виллы:

— Будь наготове. По-моему, нам пора сматываться.

Пикап продирался сквозь сгустившуюся темноту на запад. Воздух был наэлектризован, тучи, еще недавно мягкие, словно серые перины, теперь почернели и явно грозили пролиться на землю мощным ливнем. Ни встречных, ни попутных машин не было видно, и Вилла вела пикап прямо посередине проселочной дороги. В какой-то момент в свете фар промелькнул перебежавший дорогу опоссум.

— Ну что, похоже это было на самый длинный в мире ужин? — нарушила молчание Вилла.

— Нет, рекорд не засчитан.

— Я пошутила.

— Я тоже, — ответил Джей-Джей. — На самом деле мне все очень понравилось. Я отлично отдохнул. И спасибо тебе за…

— Да ладно. Я же понимаю, что отец совсем тебя замучил. Ты уж прости его…

— А за что тут извиняться? В конце концов, родители — они все такие. Твой отец так тебя любит, что ему за это все простить можно.

— Да уж, любит он меня на все шестьдесят пять, — с улыбкой сказала Вилла.

— Слушай, а если не секрет, что это за семейная присказка? Что за любовь на шестьдесят пять?

— Эта фраза у нас давно прижилась. Дело было так: родители вечерком заглянули ко мне в комнату, когда я уже спать собиралась. Мне тогда года три или четыре было. Я лежала в кровати, а они подошли — и говорят мне: «Спокойной ночи». А я в ответ сказала, что очень их люблю, сильно-сильно люблю. Ну, отец в шутку и спросил меня: «А насколько сильно?» Я стала придумывать, как измерить свою любовь, и вспомнила самое большое число, которое тогда знала. Это и было шестьдесят пять. Дальше считать я не умела, да мне и не нужно было: казалось, что этого огромного числа хватит, чтобы пересчитать все в этом мире.

— Отличное число ты выбрала, — с легкой улыбкой одобрил Джей-Джей. — И ты была абсолютно права. Любовь на все шестьдесят пять — это самая большая любовь на свете. Ничего больше и быть не может.