Иван Лазутин - В огне повенчанные. Рассказы

Это был мой последний вечер в Москве. На другой день утром, стоя в тамбуре вагона, я мысленно прощался с Москвой. Грустно было расставаться с городом, где прошли лучшие юношеские годы.

…Вот и Одесса. Крупный международный порт.

Чтобы хоть кратко поведать о том, что пришлось повидать и узнать за пять лет работы в порту, нужно рассказывать долго. Примечательным событием в моей жизни одесского периода было то, что я сразу же по приезде женился. Дружили мы с Татьяной не больше месяца. А через год, приходя с работы и сгибаясь над детской кроваткой, я научился строить такие рожицы своему двухмесячному сыну, что в этом нелегком искусстве свободно мог бы соперничать с королем мимического этюда, артистом Олегом Поповым. Началось с элементарного «гу-гу» и причмокивания губами, потом перешел постепенно на выдумки более сложные и, наконец, дошел до того, что исполнял (больше веселя жену, чем занимая сына) сложнейшие мимические сюжеты с присвистами, приплясами, угрозами, мольбой… В особенно сильный азарт входил, когда сын куражился и не ел положенную норму молока и манной каши. Тут-то я по-настоящему понял, что значит быть отцом. Не раз вспоминал своего старого студенческого друга Снегирева, переписка с которым год от года угасала.

Когда сыну Сереже исполнилось пять лет и я почувствовал, что мои отцовские обязанности еще более усложнились, в один прекрасный день у меня родилась дочь. В честь бабушки назвали Оксаной. За все эти шесть лет в Москве побывать так и не удалось. Летние отпуска проводил с семьей на Черноморском побережье.

Потом Министерство внешней торговли командировало меня на четыре года за границу.

Эти годы прошли в трудах и заботах. И вот я снова в столице!.. Десять лет прошло с тех пор, когда было брошено последнее «прощай» с Киевского вокзала.

Много разных дорог пришлось исколесить за последние три года, повидал не один десяток иностранных городов, но с таким трепетом не въезжал ни в один город.

Июльское солнце так раскалило московский асфальт, что тепло его чувствовалось даже через подошвы ботинок. Мою телеграмму Снегиревы, очевидно, не получили. На вокзал встречать не пришли.

…А через час серенькая «Волга» с шашечками на боках подкатила меня к знакомому семиэтажному дому на Песчаной улице. Дворик затянуло зеленью, газон пестрел мокрыми цветами, только что политыми из шланга дворником. Поднялся на четвертый этаж. Волнуюсь так, словно после долгой разлуки вернулся в родительский дом. На двери медная пластинка с броской надписью: «Н. В. Снегирев». А ведь когда-то был просто Колька. Даю короткие, даю длинные звонки — никто не выходит.

В домоуправлении сказали, что Снегиревы еще в мае выехали на дачу. А куда — адреса не оставили. Полчаса висел на телефоне, пока не разузнал в отделе кадров министерства адрес дачи Снегирева.

Пять часов. Суббота. Москву, как обычно, лихорадит.

С каждой минутой все сильнее и сильнее ощущаю этот кипучий ритм столицы.

Но вот и дача Снегиревых. Совсем новенькая, небольшая. Крылечко в петухах и завитушках, какие нередко можно увидеть на наличниках добротных изб в орловских и тамбовских селах.

Сад еще молоденький, но уже плодоносил. Видно по всему, что над ним потрудилась хозяйская рука. По траве, махая над головами марлевыми сачками, бегали две девочки, одетые в одинаковые коротенькие розовые платьица, с одинаковыми белыми бантами, вплетенными в русые косички, которые змейками трепыхались в воздухе. В конце участка, на лужайке у забора, голенастый крутоплечпй мальчуган в трусиках ожесточенно забивал в ворота (два воткнутых в землю кола) футбольный мяч. Он очень походил на Властовского: такой же лобастый, с упрямым подбородком. Девочки, по-прежнему не отличимые друг от друга, походили на Ингу.

В огуречной грядке, сгорбившись, копопшлась старуха, по-деревенски повязанная белым ситцевым платком. «Мать, наверное», — подумал я, остановившись у калитки и озираясь по сторонам — нет ли во дворе собаки.

— Вам кого? — спросила старуха, оторвав от грядки голову.

— Николая Васильевича. — По имени и отчеству своего друга я называю первый раз.

— Проходите, он у себя, у кабинети, — протяжным тамбовским говорком ответила старуха и, не разгибаясь, продолжала пристально рассматривать меня из-под ладони. Как видно, старуху насторожил увесистый заграничный чемодан.

Мое появление в доме Снегиревых вызвало переполох. Инга была так удивлена и обрадована, что с разлету, как девчонка, бросилась мне на шею и принялась звонко целовать на глазах у оторопевшего мужа. Признаться, я даже растерялся. Потом меня тискал в своих медвежьих объятиях Николай.

— Вот это здорово, черт возьми!.. Ну и молодец же, чертяка! Да мы с тобой такое сегодня закатим, что заборы будут танцевать!

Вертели, крутили, допрашивали…

Все-таки, как ни говори, а десять лет — не десять дней. В свои тридцать восемь лет Николай располнел и заметно постарел. Глубокие полуостровки залысин упорно наступали на поредевшую шевелюру, подчеркивай и без того высокий и красивый лоб.

Располнела и Инга.

Вечером отмечали мой приезд. Пили за дружбу, за веселье студенческих лет, за родителей, за детей… За что только не пили! Наташа и Аленка, которым месяц назад исполнилось десять лет, в этот вечер много танцевали. Обе они учились в балетной студии при Большом театре. Игорь, который во время танцев сестричек, всеми забытый и насупившийся, оставался без внимания, показал себя, когда очередь дошла до него. Из своей авиамодельной мастерской, которой служил ему чулан, он принес несколько моделей планеров и реечных самолетов. Не жалея, что они могут напороться на ветви яблонь и порвать тоненькую папиросную бумажку на крыльях, он распахнул настежь окна и, счастливо сверкая глазенками, плавными толчками направлял свои модели в сад. А когда, разгоряченный возгласами одобрения и аплодисментами, Игорь разошелся не на шутку, он решил утереть нос своим сестричкам-танцовщицам. До отказа закрутив резиновый тросик, служивший у реечной модели моторчиком, он встал на подоконник, победно окинул взглядом сидевших за столом и со счетом «раз, два, три!» пустил в ночное небо свой самолет. «Норовом вылитый Властовский», — подумал я.

…Легли поздно, хмельные от радости и вина.

У Снегиревых я прожил три дня. Все эти три дня Инга с утра до вечера кормила меня так, как будто я приехал с молотьбы.

Несколько раз я пытался спросить о Властовском: где он, что с ним, но все как-то не решался, считал, что упоминание о нем прозвучит разговором о веревке в доме повешенного. Но однажды вечером, когда длинные тени от яблонь уже заползали на дальний забор, мы трое, Николай, Инга и я, сидели на открытой веранде и вспоминали разные истории из студенческой жизни.