Иван Лазутин - В огне повенчанные. Рассказы

— Да, кстати, где сейчас Властовский? — неожиданно для всех спросил я и тут же пожалел об этом, заметив, как по лицу Инги проплыли серые тени. Вся она как-то сразу съежилась, потухла, улыбка на ее лице застыла в скорбной гримасе.

Николай молча посмотрел на меня и, поморщившись, покачал головой. «Что ты наделал!..» — прочитал я на его лице.

— У меня же на плите молоко поставлено, поди сбежало… — спохватилась Инга и поспешно вышла с веранды.

Николай придавил в пепельнице окурок и, осторожно подбирая слова, заговорил:

— Костя, прошу тебя, больше никогда при Инге не упоминай о Властовском. И вообще забудь о нем.

— Что, по-прежнему негодяй?

— Нет, тут все сложнее и горше…

Николай встал, подошел к барьеру террасы, оперся на него ладонью, ссутулился, стоя ко мне спиной, и начал рассказывать:

— Видишь, Костя, тут все не так просто. Помнишь, как по-воровски уехал он от Инги в самое тяжелое для нее время? Ведь он не прислал ей ни одного письма, кроме того, о котором… я тебе тогда еще говорил. Сколько слез пролила она в надежде, что он вернется!.. Сколько писем с мольбой летело в Одессу, но Одесса молчала. Последние три письма Инги вернулись назад с припиской на конверте, что адресат выбыл неизвестно куда. Как, по-твоему… — Николай резко повернулся ко мне и, глядя в упор, спросил: — Когда я стал мужем Инги?

Я пожал плечами.

— Ну, разумеется, как только переехал к ней.

— Ты глубоко ошибаешься. Год жизни в одной квартире с Ингой был для меня пыткой. Ты улыбаешься, а зря… Мне тогда было не до улыбок. Почти каждый день я видел ее слезы.

Пальцы Николая крупно дрожали, когда он разминал папиросу.

— Первый год нашей супружеской жизни я не смел к Инге прикоснуться. Несколько раз хотел уйти от нее — хотя сделать мне это было трудно, я люблю Ингу, — но она просила меня не бросать ее. Со временем Инга взяла себя в руки. Дети стали подрастать, потом пошли в школу. Они и сейчас не знают, что я им не родной отец. Казалось, все встало на свои места, о Властовском в доме забыли.

Николай отошел от барьера, сел к столу и, вытащив из портсигара вторую папироску, продолжал:

— Два года назад в Москве появился Властовский.

Его перевели в аппарат одного республиканского министерства. Ты ведь знал его хорошо, человек он был не без таланта, масштабный, хоть и порядочный негодяй. И вот однажды мы всем семейством гуляли по скверику и встретили Властовского. Он шел нам навстречу. По-прежнему красивый, стройный, но заметно постаревший. Видать, жизнь сбила с него гонор, обкатала… Когда он увидел детей, его словно передернуло всего. Я сделал вид, что не узнал его. Инга встретилась с ним взглядом. С того дня в доме нашем будто поселился какой-то невидимый человек. Каждую неделю по субботам Властовский приходил во дворик и издали любовался детьми. Потом ои познакомился с Игорем. Через Игоря приблизил к себе Наташу и Аленку. Приносил им конфеты, игрушки… Назвал себя дядей Ваней. С утра до вечера дети говорили только о дяде Ване. Властовский их покорил. Я видел, как день ото дня сохла Инга. О себе не говорю. Если бы был бог, то только он один мог бы видеть, что было у меня на душе. А однажды, это было год назад, Инга пришла домой в слезах и рухнула на постель. У нее был разговор с Властовским. Он ничего у нее не просил, просил только одного — прощения за свой старый грех и чтоб ему хоть изредка разрешали видеть детей… Инга запретила ему появляться во дворике, наговорила кучу оскорблений, назвала подлецом, негодяем… После этого он не появлялся пол-года, но дети его не забывали. А Игорь даже тосковал о нем. Прошлой осенью Властовский снова появился на Песчаной. Как вор, он поджидал детей по субботам у школы и оделял их гостинцами. Потом Инга запретила детям брать от дяди Вани подарки, стала их убеждать, что он плохой человек, что его нужно избегать… И дети стали сторониться Властовского. Гостинцы от него принимать не стали.

Закурив вторую папиросу, Николай помолчал и, зябко подернув плечами, продолжал:

— Как-то раз я возвращался с работы и у самого подъезда столкнулся с Властовским. Было уже около девяти часов вечера, лил дождь… Он стоял с поднятым воротником, вымокший до последней нитки, небритый и изрядно выпивший. Каким угодно я мог себе представить Властовского, но таким, каким я увидел его в тот вечер, даже трудно было вообразить. От прежнего, гордого и надменного Властовского не осталось и следа. Он плакал… Плакал, как только может плакать bли совсем осиротевший человек, или опустившийся алкоголик…

Больше он не стал появляться ни у школы, ни на детской площадке во дворе. А в феврале, это было четырнадцатого числа, утром, дворничиха собралась подмести снег с детского катка. Вошла в сарайчик, где у нее хранились метла, скребки и всякая рухлядь, и увидела там человека. Ои сидел на перевернутом ведре с поднятым воротником, втянув голову в плечи… А через минуту дворничиха с диким криком выскочила из сарая и стала звать постового милиционера. В это время я как раз вышел из подъезда. Завидел толпу, полюбопытствовал, что случилось. В окоченевшем трупе я узнал Властовского. Молодая дворничиха, охая и заикаясь, рассказывала участковому милиционеру, что этот «пьяный гражданин» весь вечер ходил по двору и все посматривал на седьмой подъезд, кого-то поджидал.

Николай затушил папиросу и с тоской посмотрел на меня.

— Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать тебе о Властовском. Добавить могу только то, что у него остался дневник. Он вел его аккуратно. Несколько толстых блокнотов. Сейчас они у Инги. Это скорбный человеческий документ, наглядная диаграмма изломанной души. Когда я читал исповедь Властовского, то видел человека, который приехал в Москву, как бальзаковский Растиньяк: во что бы то ни стало завоевать Париж!.. А кончил тем, что понял наконец: все его наполеоновские карты биты, а личная жизнь исковеркана. Встать на ноги и начать все снова не хватило сил, тоску стал топить в вине…

Глядя куда-то вдаль, поверх макушек сосен, Николай умолк. Потрясенный таким печальным концом Властовского, я спросил:

— А мать? Как она пережила его смерть? Ведь он у нее, кажется, единственный сын?

— Она приезжала хоронить. Останавливалась у yас. Удивительной души человек. Дети ее очень полюбили.

На этом наш разговор о Властовском оборвался. А когда вошла Инга, то мы сделали вид, что болтали о мелочах.

Провожали меня Снегиревы, как и полагается провожать дорогого гостя, всей семьей, дождавшись, когда тронется поезд, чтобы помахать рукой вслед уплывающему вагону.

Над головой моей, в купе, в такт упругим вагонным толчкам покачивалась авоська, в которой розовела целлулоидная кукла, придавленная плюшевым зайцем. Это подарки моей дочурке от Наташи и Аленки. Игорь посылал Сергуну стандартную посылку для авиамоделей, состоявшую из сосновых реек, липовых брусков, бамбуковых палок, резинки, клея, чертежей.